Архив - [42]
– А я? Я? – воскликнула Надя и дала два круга по комнате. Взрослые зааплодировали ей.
– У меня ведь сохранился еще и рояль прошлого века. У знакомых в сарае стоит, под поленницей, – призналась Ирина Аркадьевна. – Может, сгнил уже…Расстроился точно.
– А везите его сюда! Настройщика найдем. Учителя музыки пригласим.
– Зачем? – освоилась с радостью Ирина Аркадьевна. – Я сама буду учить ее музыке.
– А ваша гостья, Софья, к вам приезжала… или так? – спросила она, когда сели за стол.
– По делам.
– Мне она показалась очень интересной.
– Да, она на моих знакомых произвела сильное впечатление своими рассказами.
– Рассказами? Какими? – поинтересовалась Мартынова.
Суворов, сперва нехотя, но потом, не желая того сам, с охотой стал пересказывать историю, якобы сочиненную Софьей о ее кавказских приключениях. О себе он не сказал ничего.
Ближе к лету они зажили как одна семья. Без косых взглядов и недомолвок, которые случаются между чужими людьми. Суворов, разумеется, не воспринял превратно факт совместного проживания на одной площади, о чем Ирина Аркадьевна уже стала и жалеть. Женщине труднее сдерживать свои порывы, да и во всем ей хочется дойти до самой сути. Георгию Николаевичу, понятно, за его трудами было не до праздных мыслей. Он даже не обращал внимания на многочасовые музицирования Нади. Его они, казалось, даже убаюкивали, если он спал, и напротив, вливали дополнительную энергию, если трудился за столом. Его трудолюбию и упорству Ирина Аркадьевна не переставала удивляться. Она не предполагала даже, что мужчина настолько может забыть о том, что он мужчина, и весь уйти в иллюзорный мир технических терминов и формул. Неужели все ученые живут вот так, порой думала она и жалела их: бедняжки! Бесполость не поддается женской логике.
– Георгий Николаевич, – раз в неделю решалась она прервать его трудовой энтузиазм. – А не пойти ли нам сегодня в театр? Или в парк?
– Что, сегодня уже воскресенье? Конечно-конечно, – поднимал он голову, и улыбка преображала его несколько уставшее лицо.
На большее Ирина Аркадьевна не претендовала. Пока не претендовала. Пару раз Суворов отлучался куда-то под Москву. Она серьезно озадачилась его отлучками, но потом выяснила, что он ездит проведывать своих дальних родственников – стариков под Волоколамском.
– А возьмите как-нибудь и нас с собой, – попросила она.
– Да, да. Возьмите! – захлопала в ладоши Надя.
– Хорошо, – сказал Суворов. – В следующий раз обязательно возьму.
Ирина Аркадьевна сразу же и успокоилась. Дела по дому у нее шли прекрасно. Квартира сияла чистотой. Всё было прибрано, выстирано, отглажено, книги стояли рядками в книжном шкафу, приобретенном ею по случаю при распродаже. Шкаф был старинной работы и, разумеется, предназначался только для хороших книг. В свободные часы Ирина Аркадьевна занималась вышивкой или рисовала натюрморты. Несколько кружевных салфеток и небольших картин весьма изящным образом украшали их уютную квартирку. Всё было хорошо. А будет еще лучше, была уверена Ирина Аркадьевна, ибо только уверенность и ведет нас к благополучию.
XXVII
В последнюю субботу мая сразу после обеда поехали в Перфиловку. Добирались на перекладных. К вечеру были на месте. День выдался сказочный: тихий, погожий, длинный. Трава и листва были необычайно зеленые, небо необычайно синее, а солнце необычайно золотое. И эти три цвета давали неисчислимое богатство цветов и оттенков, разносимых воздушными струями по всему свету. «Из нас тоже каждый несет свой цвет, – подумал Георгий Николаевич, – а вместе– божий день». Он решил, что его цвет синий, Ирины Аркадьевны зеленый, а Наденьки золотой. У него всю дорогу было хорошее настроение, и Надя то и дело дергала его за руку:
– Вон там! И там! Бабочка!
– Хорошая у вас семья, – похвалил возница, прощаясь на развилке. – Ладненькая и такая пригнанная друг к другу. Как матрешечки, все друг в друге, а вместе одно.
Ирина Аркадьевна посмотрела в глаза Георгию Николаевичу и улыбнулась первая. Она залюбовалась окрестностями, и их красота, казалось, наложила дополнительный отпечаток на ее лицо. Прищурившись, она смотрела на речку, горевшую на солнце. «Нет, это она золотая, – подумал Суворов, – Ирина Аркадьевна…»
Иван Петрович и баба Феня словно ждали гостей. Расчистили дорожку к дому, напекли пирожков, поставили на стол кислое молоко, застелили три постели – одну кровать и два тюфяка – и уселись перед домом на скамеечке.
– А вон и мои старики, – сказал Суворов и прибавил шагу.
За двенадцать лет, что он знал их, они, конечно же, состарились, но для него их возраст как бы остановился на черте двадцать первого года. Они обнялись, расцеловались. Суворов представил своих спутниц. Похвалили погоду и пошли ужинать. Наде редко удавалось бывать за городом, и она, быстро поев и спросив разрешения у матери, выбежала из-за стола на широкий двор.
– Хорошая девочка, – похвалил Иван Петрович.
– Воспитанная, – добавила баба Феня.
Ирина Аркадьевна достала из сумки подарки: деду рыболовную леску с крючками, а бабке набор иголок и два наперстка. Старики несказанно обрадовались подаркам и всё подмигивали и подталкивали Суворова. Он недоуменно глядел на них, хотя прекрасно понимал, что означают их безыскусные жесты.
Любовь к людям, доброжелательное отношение к человеку вообще, жертвование своим временем, деньгами, репутацией ради благотворительности. Помощь нуждающимся, человеколюбие. Широкая поддержка и покровительство наукам, искусству и образованию. Таковы основные черты филантропии и меценатства. Очередная книга серии рассказывает о самых знаменитых меценатах и филантропах — от древности и до наших дней. Среди них были ― Птолемеи, Меценат, Акбар Великий, Рудольф II, Людовик XIV, Ф.П. Гааз, И.В. Цветаев, Бахрушины, П.М.
«Гаргантюа и Пантагрюэль», «Ярмарка тщеславия», «Мадам Бовари», «Война и мир», «Братья Карамазовы», «Обломов», «Похождения бравого солдата Швейка…», «Так говорил Заратустра», «Процесс», «Тихий Дон», «Великий Гэтсби», «Улисс», «Сто лет одиночества» – эти романы навсегда вошли в историю литературы. Каждый из них отражает свою эпоху, свою национальную культуру и одновременно обращен к будущим поколениям всего мира.Новая книга серии рассказывает о ста самых известных романах, оказавших влияние на мировую культуру нескольких столетий.
В «Тихой заводи бытия» предстает провинциальный город, по которому лихо прошлись девяностые годы, не затронув, однако, характера и привычек горожан, привычных к потрясениям и застою, вдохновению и рутине, вечно живущих в предрассудках и мистике, ненависти и любви. В книгу вошла повесть «Музей» – фантасмагорическая притча с элементами детектива, «Кошка черная с тополя зеленого» – рассказ о драматичных отношениях матери и сына и «Зоопарк» – история о необыкновенном происшествии в зверинце.
У этого писателя с большим творческим потенциалом есть одна, может быть, кажущаяся второстепенной особенность. Он представляется здоровым человеком с нравственным и здоровым юмором. Может быть поэтому герои Виореля Ломова часто грустят, обнаружив жизнь не в себе, а вне себя. А еще все они очень добрые, без модной ныне агрессии ума, тела, секса или фантазии. Проза В. Ломова не только добрая но и обильная. И фонтанирует она не словами, а, прежде всего, мыслями, непринужденно переходящими в образы и обратно. Потому и появляется ощущение, что она словно катится по какой-то одной ей известной траектории навстречу событиям не таким уж невероятным.
Давно признаны во всем мире достижения российской науки. Химия, физика, биология, геология, география, астрономия, математика, медицина, космонавтика, механика, машиностроение… – не перечислить всех отраслей знания, где первенствуют имена российских ученых.Что такое математический анализ Л. Эйлера? Каковы заслуги Н.И. Лобачевского в геометрии? Какова теория вероятности А.Н. Колмогорова? Как создавал синтетический каучук С.В. Лебедев? Какое почвоведение разработано В.В. Докучаевым? Какую лунную трассу создал Ю.В.
На волне любви к японской культуре и русские поэты начали сочинять хокку. Их пишут на салфетках, сидя в многочисленных суши-террах и якиториях, пишут дома, наблюдая из окна привычный и вдруг (!) непривычный пейзаж, а потом публикуют – в альманахах поэзии и на литературных интернет-порталах. «Пусть теперь японцы мучаются, переводя наши трехстишия на язык великого Басё», – говорят их авторы.«У всех сегодня жизнь летит так, что не успеваешь оглянуться, – говорит новосибирский писатель-прозаик Виорэль Ломов, составивший небольшую подборку «русских трехстиший». – Отсюда, наверное, и любовь к хокку.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
Ненси красива, молода, богата, изнежена, окружена заботой, замужем за любимым. У нее есть всё, что нужно для счастья, не так ли?
Портрет трех поколений женщин, написанный на фоне стремительно меняющейся истории и географии. От Кубы до Майами, с девятнадцатого века и до наших дней они несут бремя памяти, огонь гнева и пепел разочарований. Мария Изабель, Джанетт, Ана, Кармен, Глория — пять женщин, которые рассказывают свои истории, не оглядываясь на тех, кто хочет заставить их замолчать. Пять женщин, чьи голоса с оглушительной силой обрушиваются на жизнь, которой они отказываются подчиняться.Внимание! Содержит ненормативную лексику!
Жорж Дюамель — выдающийся французский писатель-реалист XX века. Среди многочисленных его произведений выделяется монументальный цикл из десяти романов, объединенных общим названием «Хроника семьи Паскье».Три романа этого цикла «Гаврский нотариус», «Наставники» и «Битва с тенями» являются самыми значительными в «Хронике семьи Паскье».В первом романе описывается детство героя Лорана Паскье, во втором романе рассказывается о сложных взаимоотношениях Лорана Паскье со своими «наставниками» — учеными, наконец, в третьем романе показан острый конфликт того же героя с чиновной и научной средой.
Рукавишников И. С.Проклятый род: Роман. — Нижний Новгород: издательство «Нижегородская ярмарка» совместно с издательством «Покровка», 1999. — 624 с., илл. (художник М.Бржезинская).Иван Сергеевич Рукавишников (1877-1930), — потомок известной нижегородской купеческой династии. Он не стал продолжателем фамильного дела, а был заметным литератором — писал стихи и прозу. Ко времени выхода данной книги его имя было прочно забыто, а основное его творение — роман «Проклятый род» — стало не просто библиографической редкостью, а неким мифом.
Открывая «Пылающий Эдем», вы сразу же становитесь участником всего, что происходит с его героями. В этой новой жизни у вас есть все – семья, друзья, взлеты и падения, тревоги и радости, любовь и ненависть. Магическое обаяние Плейн-рассказчицы не исчезнет даже после того, как вы перевернете последнюю страницу.