Архитектор - [36]
А я, а мне, а против них, Боже, ну ты же видишь – я ненавижу себя!
Глава 17
Ira[20]
Ощущение помехи, тяжести, суровой каменной стены исчезло полностью. Я освобождался от всего дурного шаг за шагом, становился легче и утонченнее. Возложив весь земной груз на сильные подпружные плечи, стена стала одним большим окном. Отовсюду внутри помещения лился яркий свет, удивительный, великолепный, безжалостно слепящий. Взлетали ввысь колонны, связанные тугими пучками. Их украшали листья ясеня, дуба, вьющегося плюща. Скульптура заслуживала отдельной похвалы: силуэты застывали в напряженном движении, в их беспокойных складках драпировок передавались все переживания и духовные порывы, изваяния и статуи были столь убедительны, что на одном только уровне зрительного восприятия обладали огромной эмоциональной силой.
Теперь я приучился целовать Люкс где придется, лишь бы не прилюдно (хотя скоро мог бы дойти и до такого) – за наспех сшитыми шторами ее комнатушки, в пока что полой северной башне или в собственной мастерской.
Сегодня я делился с ней теорией устройства аркбутановых ярусов. Верхний ярус поддерживал крышу, сделанную из прочных лесоматериалов, а второй противодействовал давящему на крышу ветру. Никогда не забывать про ветер!.. Стараясь сделать слова живыми и ценными по содержанию (ведомо ли ей, что даже ученикам я не вываливаю эти бесценные знания сразу, а берегу лишь для самых одаренных?), намеренно не замечал, как подружка то ковыряла занозу в пятке, то елозила снятой туфлей под лавкой. Наконец, терпение иссякло.
– Люкс… – она вывела меня из себя, – Люкс, твою мать! Ты слушала рассказ? Если тебе настолько противно быть моим собеседником, то хотя бы не забывай о манерах и не…
Цыганка отложила свои игрушки и ощерилась:
– Скукотища!!!
Такая ярость вскипела внутри, что, казалось, горячий поток ее вот-вот хлынет лавой моей ругани.
– Совсем не видишь берегов? Без меня ты – ничто! Я вывел тебя из самой преисподней, дал все, что было во мне самого дорогого! Я всего себя отдавал тебе! Хоть когда-то это ценила? Или делала вид? Все планы, надежды и страхи поверял тебе, и вот благодарность? На колени! – скомандовал я.
– И не подумаю! – отрезала Люкс, пятясь назад. – Еще чуток, и сам будешь предо мной кланяться!
Я оцепенел.
– Одному только Господу буду кланяться…
– Ах, он вспомнил писание, глядите на него! – непристойно хохоча, заверещала девица. – Наш неудачливый клирик вернулся в свое монастырское помешательство? Нигде нет пристанища Ансельму? Никто его не принимает! А я рада, знаешь. Когда грохнулся твой свод, готова была кувыркаться от радости! Снюхался с бледной поганкой Агнессой, вот и получил. Так тебе и надо! Любой твой промах, любую неудачу я боготворила! За что же мне тебя благодарить, сеньор? У сводницы Бланш все кости перемыли такому гуляке, который готов лечь с прачкой и покупать подношения, а я?! Почему не я? Почему кто угодно мог быть с тобой, кроме меня?..
– Что вообще несешь?!? Твоя кандидатура будет рассмотрена самой последней в мире, Люкс! Как смела ты нас обсуждать с посторонними? О, нет, хватит, замолчи, ради Бога! – крикнул я, но уже не мог остановить ее.
Тогда я размахнулся и ударил Люкс. На мгновение она замерла. Потом резко дернулась в мою сторону, прижавшись маленьким юрким телом, и прошипела, глядя полными гнева черными глазками:
– Наконец-то откинулся слепой Хорхе, этот старый придурок!!
И в этот раз я смог ответить.
– Отойди от меня, Сатана.
Я шел прочь, и шел, и продолжал идти, только прибавляя шаг. И мне мешали рукава, волосы, прохожие, яблоки, раскиданные по мостовой опрокинутой корзиной, ветки деревьев, ставни домов, они мешали мне так же ощутимо, как Люкс.
Я не мог поверить, Архангел Гавриил, выглядывая из-за облаков, не мог поверить, Святая Екатерина на колесах повозок не могла поверить, одаренный Климент из Ами не мог поверить, даже моя супруга Люсия не смогла бы поверить в то, как меня надули. Предупреждали же добрые люди о том, что цыгане – отродье дьявола, и нет в них ни веры, ни правды. «Она обманывала меня все эти годы!» – вдруг воскликнул я прямо на рыночной площади. «Они всегда обманывают», – усмехнулся в ответ какой-то приземистый торгаш. И я пошел прочь, ровно выбрасывая вперед длинные деревяшистые ноги, и заостренные носки ботинок, и долгие полы одежд. Я шел и шел, и продолжал идти, лишь только прибавляя шаг, выбрасывая вперед свитки писем от Люкс. Пошлых, душных слов и квадратных букв от Люкс ко мне. Они летели редким мусором на мостовую, в сточные канавы, в придорожную пыль, в надорожную хлябь, в ухабы, ямы и рытвины, в плодородную землю.
Люкс разбазаривала мой талант, отбрасывала его за ненадобностью. Святилище! Алтарь! Она продавала мое святилище по цене пользованного гончарного круга. Она распродавала дарохранительницу нашего храма тайком, по кусочкам и золоченым деталькам, как я в обход списывал известняк. Она обманывала меня всегда. И ладно. Не такое проглатывали. Ты можешь обидеть, но тебе никогда не переломить мне крышу, никому никогда не разрушить мой свод. И я продолжал идти вон отсюда, я не мог здесь оставаться.
«Английская лаванда» – роман о дружбе. Дружбе разрушенной и возродившейся, дружбе, в каждом возрасте человека раскрывающейся по-иному. Это история трех молодых людей, связанных общими детскими воспоминаниями, но избравших себе в дальнейшем разные амплуа и окружение. Сложные перипетии в жизни персонажей, настроения в государстве накануне Первой мировой войны, личные характеристики – все это держит в напряжении до последней страницы книги. А детали эдвардианского быта, прописанные с поистине ювелирной четкостью, воссоздают в повествовании романтический и овеянный ностальгией мир «старой доброй Англии».
Повесть «Мрак» известного сербского политика Александра Вулина являет собой образец остросоциального произведения, в котором через призму простых человеческих судеб рассматривается история современных Балкан: распад Югославии, экономический и политический крах системы, военный конфликт в Косово. Повествование представляет собой серию монологов, которые сюжетно и тематически составляют целостное полотно, описывающее жизнь в Сербии в эпоху перемен. Динамичный, часто меняющийся, иногда резкий, иногда сентиментальный, но очень правдивый разговор – главное достоинство повести, которая предназначена для тех, кого интересует история современной Сербии, а также для широкого круга читателей.
В книгу вошли два романа ленинградского прозаика В. Бакинского. «История четырех братьев» охватывает пятилетие с 1916 по 1921 год. Главная тема — становление личности четырех мальчиков из бедной пролетарской семьи в период революции и гражданской войны в Поволжье. Важный мотив этого произведения — история любви Ильи Гуляева и Верочки, дочери учителя. Роман «Годы сомнений и страстей» посвящен кавказскому периоду жизни Л. Н. Толстого (1851—1853 гг.). На Кавказе Толстой добивается зачисления на военную службу, принимает участие в зимних походах русской армии.
В книге рассматривается история древнего фракийского народа гетов. Приводятся доказательства, что молдавский язык является преемником языка гетодаков, а молдавский народ – потомками древнего народа гето-молдован.
Действие романа охватывает период с начала 1830-х годов до начала XX века. В центре – судьба вымышленного французского историка, приблизившегося больше, чем другие его современники, к идее истории как реконструкции прошлого, а не как описания событий. Главный герой, Фредерик Декарт, потомок гугенотов из Ла-Рошели и волей случая однофамилец великого французского философа, с юности мечтает быть только ученым. Сосредоточившись на этой цели, он делает успешную научную карьеру. Но затем он оказывается втянут в события политической и общественной жизни Франции.
Герои этой книги живут в одном доме с героями «Гордости и предубеждения». Но не на верхних, а на нижнем этаже – «под лестницей», как говорили в старой доброй Англии. Это те, кто упоминается у Джейн Остин лишь мельком, в основном оставаясь «за кулисами». Те, кто готовит, стирает, убирает – прислуживает семейству Беннетов и работает в поместье Лонгборн.Жизнь прислуги подчинена строгому распорядку – поместье большое, дел всегда невпроворот, к вечеру все валятся с ног от усталости. Но молодость есть молодость.
В романе Амирана и Валентины Перельман продолжается развитие идей таких шедевров классики как «Божественная комедия» Данте, «Фауст» Гете, «Мастер и Маргарита» Булгакова.Первая книга трилогии «На переломе» – это оригинальная попытка осмысления влияния перемен эпохи крушения Советского Союза на картину миру главных героев.Каждый роман трилогии посвящен своему отрезку времени: цивилизационному излому в результате бума XX века, осмыслению новых реалий XXI века, попытке прогноза развития человечества за горизонтом современности.Роман написан легким ироничным языком.