Археолог - [10]

По команде бойцы Столбова подтянулись к командиру.

Операция прошла как по нотам. Бандиты были так увлечены перестрелкой друг с другом, что не успели отреагировать на появление нового противника. Люди Археолога ударили им со спины. В первые секунды погибли трое лиходеев. Остальные, опомнившись, залегли, но тут их противники, расхрабрившись, открыли шквальный огонь, который заставил бандитов выбраться из укрытия, и они тут же попали под пули Археолога и его ребят. Последний погибший был совсем еще мальчишкой. Высокий, нескладный, с пушком над верхней губой. По виду только вчера окончил школу. Бедняга схлопотал пулю в лоб и навеки затих на угличской земле.

Когда с одной стороной было покончено, бандиты из другой группировки, обрадовавшись, выползли на открытое пространство. Они не видели, кто им помог, но особо не скрывались, ведь враг моего врага – мой друг. Поскольку кто им еще поможет, как не свои? За эту самонадеянность и поплатились. Отряд Уханова без жалости расстрелял и их.

– Собрать оружие. Возвращаемся к машинам, – приказал Столбов.

Мертвецов юсовские обобрали быстро. Оружие и расходники перекочевали к людям Археолога. После чего они отошли к машинам.

Проезжая мимо перекрестка, ставшего полем боя, Колюжняк вышел в эфир и сообщил:

– Это часовщики с масловцами что-то не поделили.

Что они не поделили, Столбову разъяснил уже на месте староста Пролетарской – общины Михаил Степанович Андронов.

Глава 5

Углич – городок древний, со сложившимися традициями и особым бытовым укладом. Здесь двухэтажные бревенчатые дома с резными наличниками в виде драконов соседствуют с панельными многоэтажками. Можно выглянуть из окна хрущевки пятого этажа и увидеть, как в соседнем дворе хозяйка развешивает бельё, а вокруг неё прыгает и лает пёс, требуя к себе внимания.

Пролетарская улица тянулась через добрую часть Углича, но Пролетарский район, которым заправлял Михаил Степанов Андронов, находился в квадрате, ограниченном улицами Гоголя, Шевченко, Луначарского и самой Пролетарской улицей. Здесь частный сектор органично сливался с многоэтажными домами и все было так компактно, что получался город в городе.

На въезде в район первое, что бросилось в глаза, это шестеро повешенных мужиков в разодранных рубахах. Они болтались на деревьях с табличками на груди. На каждой табличке надпись: «Предатель».

Староста общины Михаил Степанович Андронов сказал:

– Сволочи эти их снимать запретили и хоронить. Сказали, что это наглядная демонстрация, чтобы все люди помнили. А я Сашку Степанова с детства знал. Я его в школе математике учил. Толковый парнишка был. А теперь он мне немым укором висит. Напоминает, что, мол, не уберегли, не спасли.

Андронов вышел юсовских встречать. Был он невысокого роста, глубоко пенсионного возраста, правда, пенсия по нынешним временам превратилась в мифическую историю, но термин остался. Волосы седые с желтым отливом, густые вислые усы и глаза серые, обиженные. Он пожал руку Столбову, приветствовал коротким кивком его людей и предложил пройти в дом – бревенчатый, покосившийся, с белыми резными наличниками и зеленым металлическим забором, на котором еще угадывался цветочный узор.

– Вы моим ребятам покажите, где можно остановиться на постой. А мы с вами за жизнь поговорим, – попросил Столбов.

– Витя, проконтролируй. Кого к кому селить, ты знаешь, – распорядился Андронов.

Колюжняк кивнул и призывно махнул рукой.

Столбов открыл калитку, пропуская хозяина вперед.

В доме было темно и сыро. Пахло застарелым потом и плесенью. Чувствовалось, что здесь жил старый больной человек, за которым некому ухаживать. Одиночеством сквозило из всех щелей. Дмитрий аккуратно прошел по коридору, заваленному старой одеждой и хламом непонятного назначения, в большую комнату с русской печью, из горнила которой торчали грязные сковороды и кастрюли, и с большим обеденным столом, возле него стояли табуретки и большое резное кресло, которое тут же занял старик. На столе среди тарелок с остатками пищи лежали раскрытые книги и стопки исписанных мелким почерком листков. Старик перевернул листки, отложил их в сторону, чтобы не мешали, и предложил Столбову занять один из табуретов.

– Я очень рад, что вы согласились принять наше предложение. Мы небогатые люди. Живем, как умеем. Поэтому предложить можем не так много, но все же…

– Если бы у вас было много чего предложить, вы бы обратились к другим людям, – сказал Столбов.

– Истинно так. Хотя где сейчас найти достойных людей? Думаю, что Виктор обрисовал вам всю ситуацию и вы имеете представление, в какое положение мы попали. Я понимаю, что дело наше дрянь. По большому счету, нам надо сниматься с места и искать новое место жительства, потому что эти сволочи нас в покое не оставят. Но я слишком стар для переездов. Я здесь родился. Здесь жили мои родители, мои бабушка и дедушка. Здесь осталась память о них. Я не хочу никуда уезжать. К тому же мне терять нечего. Но есть другие люди. У нас в общине не одно старичье. Достаточно и молодых людей. У них семьи. Но и они не хотят уезжать. Потому что сняться с насиженного места с семьей, в особенности если есть маленькие дети, – это большой риск. Люди живут в постоянном напряжении, не зная, что день грядущий готовит. Я хочу изменить эту ситуацию. Хочу, чтобы мои люди жили достойно, насколько это возможно, не боясь всякую бандитскую сволочь.