Архаон Вечноизбранный - [5]

— Мама… — начал он, снова поворачиваясь к окну.

Послышался крик. Громкий и гортанный. С хлебом в руке Виктория подошла к окну. Тени быстро проносились перед ним. Тени людей в деревне, но вместо сетей, лодочных крюков и ведер их руки блестели металлом клинков, наконечников копий и топоров.

Виктория уронила хлеб.

Она схватила Дитфрида и потянула его прочь от окна. Однако ужас удерживал их там. Теперь уже слышались крики. Хедда Молинджер была мертва. Виктория услышала это. Вероятно, она вышла поприветствовать своего мужа Эдсела. Собака Родекерсов залаяла, а потом быстро перестала. Старая матушка Ирмгард внезапно оказалась на улице, в центре толпы брыкающихся и топающих ног. Сыновья Бертильды — Гелберт и Йорган — сразу же бросились в развернувшийся хаос, но через несколько мгновений уже стояли на коленях и умоляли сохранить им жизнь. Их мольбы остались без внимания, и через несколько секунд их кровь забрызгала окно Ротшильдов, стекая по стеклу вместе с дождем.

Виктория никак не могла отдышаться. Она оттащила Дитфрида назад и обнаружила, что оба — Лютц и Отто — проснулись и встали с постели, вцепившись в ее юбки. Она оглядела лачугу. Они были рыбаками, и у них было мало денег, чтобы тратить их на оружие вроде меча. Она не знала бы, что с ним делать, даже если бы он у нее был. Самое лучшее, что у них было, это колун, но он был воткнут в бревно среди дров, сложенных за дверью.

Она почувствовала, как сердце молотком заколотилось в груди. Поскольку тени продолжали мелькать за окном, и она могла слышать хруст сапог на пляже и в деревне, она почувствовала, что стук молотка ускорился до закружившей голову вибрации. Виктория хотела что-то сказать своим детям, но слова не шли. Какой-то силуэт затмил бурю за окном. Это был мужчина. Большой в своих мехах и шипастых доспехах. Он не бежал навстречу хаосу, разворачивающемуся в центре Харгендорфа, как другие. Он остался, чтобы прикончить старую матушку Ирмгард, в то время как его варварские боевые сородичи бросились грабить и убивать детей и женщин.

Он стоял неподвижно, как хищник, ветер и дождь хлестали вокруг него. Фигура женщины разорвалась, выкрикнув имя «Бригитта». Через стекло Виктория увидела, что это была Карла Воссен. Мародер рванулся, словно захлопнувшийся капкан, схватил кричащую женщину за волосы и ударил ее об стену лачуги. Его тень удерживала ее там. Она боролась, но варвар стоял над ней, как статуя. Виктория услышала медленный звук вырывающегося из ножен клинка. Голос Карлы Воссен был похож на сдавленный шепот. Она то умоляла, то молилась, но мародер заставил ее замолчать одним-единственным «Ш-ш-ш-ш» из-под шлема. Когда кончик его широкого лезвия впился в ее плоть, Виктория услышала, как Карла снова упала, крича и борясь. Ее локоть врезался в окно лачуги, позволив буре завыть внутри. Виктория прижала к себе детей и отступила еще дальше в лачугу, услышав, как крик Карлы перешел в стон, стон — в хныканье, а хныканье — в тишину.

Виктория почувствовала, как дети прильнули к ней. Вдалеке звенели колокола храма. Храм. Это как-то успокоило Викторию. Она знала, что должна действовать. Подтолкнув Дитфрида, Отто и Лютца к углу дома, она подняла груду рыболовных сетей, ожидавших ее внимания там. У неё не было времени на слова, даже на слова материнского утешения. Они все были слишком напуганы. Мальчики инстинктивно поняли, чего хочет их мать, и поползли вниз, рука Дитфрида задержалась на руке Виктории, когда она накрыла их сеткой. Удар о дверь лачуги отбросил руку ребенка назад под материю. Виктория резко выпрямилась.

Тень в окне исчезла. Труп бедной Карлы соскользнул со стены, а ее локоть — с разбитого стекла. Бронированный ботинок мародера врезался в дверь, но она была закрыта от шторма и держалась крепко. Виктория убрала со стола нож, которым потрошила рыбу. Она попятилась к огню, а вонючий клинок остался позади. Она наблюдала за ним. Она ждала ответа.

Третий удар расколол перекладину надвое, и разбитая дверь отлетела в сторону, пропуская бурю внутрь. В дверном проеме, в пылающем шторме, в ее ночных кошмарах стоял мародер. Дождь каскадом падал с его мехов и похожих на очертания ежа доспехов. Там, где кожа, кольчуга и пластина не могли вместить мускулы северянина, его плоть была покрыта татуировками и шрамами. У воина была грубая татуировка в виде восьмиконечной звезды, сосредоточенная вокруг сердца и пересекающая одну большую грудную мышцу. Виктория чувствовала к этому символу одновременно притяжение и отчаянное отторжение, но решила, что татуировка будет лучшим местом для удара ножом, когда у неё появится такая возможность. Шлем воина был рогатым и закрывал его лицо. Свет проникал через несколько грубых проколов в лицевом щитке, которые, насколько знала Виктория, также скрывали поражённое одержимостью лицо мародера. Буря хлестала по покрытой кровью Карле, по огромному лезвию меча и по закованному в кольчугу кулаку мародера.

Он вошел внутрь. Медленно. Как его нож в девушку снаружи. Промокшие насквозь сапоги спокойно несли его через лачугу. Яростной атаки не последовало. Ничего похожего на бойню позади него, когда мародеры двигались по деревне, как стая волков, рубя, разрывая и разделяя добычу. Виктория подняла тарелку и бросила ее, потом еще одну, но они бесполезно отскочили от груди мародера. Он продолжал приближаться. Нарочито медленно. Его клинок был в небрежной готовности. Он потянулся к ней, но она отступила, схватив за горячую ручку горшок с рыбным бульоном и неловко швырнула его в воина. Когда тяжелая кастрюля с грохотом упала на пол, кипящий бульон ошпарил плоть и доспехи мародера. Если воин и почувствовал боль, то этого не выказал.