Аргус против Марса - [14]

исполнителей. Впрочем, ты сейчас убедишься сам, до какой степени можно ввести в заблуждение человеческий глаз. Но я – честный предприниматель, Анри. Пусть это звучит парадоксом, но я беру деньги только за стопроцентный обман.

В центральной, богато убранной ложе просмотрового зала стояли два ряда белых пенопластовых кресел и небольшой пульт на колесной треноге. Под ногами путался кабель.

Тотчас за японцем и Бертоном в ложу вошли еще трое: два незнакомых мужчины и женщина – секретарь Мицуды.

Японец представил их друг другу.

– Мистер Кросби, мистер Драйберг, месье Арман Роше, Владелец варьете в Лионе.

– Очень рад, – равнодушно сказал пожилой толстый мужчина. На этом, видимо, исчерпывался весь его запас французских слов, потому что, подумав, он добавил, неизвестно к чему: – О'кей.

– Прошу садиться! – новым и каким-то вкрадчивым голосом пригласил Мицуда. И, обращаясь к Бертону, пояснил: – Мистер Кросби – продюсер, хозяин зрелищных предприятий в Калифорнии, один из самых уважаемых моих клиентов-заказчиков. Мистер Драйберг – его консультант по вопросам рекламы. Он же переводчик.

Бертон промолчал. Японец склонился к микрофону на пульте:

– Антуан! Что там у вас?

– Готово! – отозвался репродуктор.

– Предупреди остальных: в сценах с привидениями поменьше философии, побольше динамики. Даю сигнал на режиссерский пульт!

На доске перед креслом Мицуды вспыхнул красный глазок.

– Начали!

Зашуршала поднимаемая штора, открывая взгляду круглый зал. Белый потолок конусом с темным отверстием посредине, прозрачный, видимо, стеклянный пол, вместо стен – алюминиевые жалюзи.

Освещение померкло. В дальнем конце зала в стене образовалась голубая щель... Там, в клубке синих теней, под медленный волнующий ритм мелодии зарождались обещанные Мицудой грезы.

...В глубине сцены возникает волокнистая спираль галактики. Излучения мириад далеких солнц сливаются в красноватое зарево. На фоне его – двое: мужчина и женщина в легких костюмах космонавтов, он – в голубом, она – в розовом. Бенито и Эвридика. Полная невесомость – она в движениях, в мелодии музыкального сопровождения. «Космонавты» разыгрывают сложную акробатическую пантомиму, витая в пространстве, как воздушные шарики. Сцена прощания. Трогательный поцелуй. Он надевает шлем, включает невидимые двигатели и, подобно звездному кораблю, уносится в сторону галактической спирали... Эвридика в отчаянии. Скачут, беснуются звуки джазовой музыки. Выражение лица Эвридики меняется, глаза вспыхивают, телодвижения становятся непристойными. В сторону летят перчатки, расходятся застежки-молнии, разрезая костюм на части. Космический стриптиз... Обнаженное тело продолжает извиваться в пространстве под ударами джазового ритма.

Американцы кивают. Это им определенно нравится.

Сцены иллюзионного ревю сменяют одна другую. Коварная русалка увлекает влюбчивых аквалангистов на дно морское, превращает их в дельфинов и катается на них. Привидения играют в регби и танцуют твист. Блестящее мастерство постановщика и исполнителей, ошеломляющая техника спектакля принесены в жертву откровенной вульгарности многих эпизодов: японец знал вкусы своих заказчиков. К концу спектакля Бертон еле сдерживал зевоту, его тянуло уйти, но не хотелось обидеть друга.

Но вот привидения исчезли в своих гробах, и занавес опустился. Мицуда вопросительно глядел на американцев.

Мистер Кросби обратился к своему советнику:

– Скажите господину Мицуде, что нашей публике это будет по вкусу. Теперь мы сможем успешно конкурировать с телевидением. Желательно только в окончательном варианте ревю иметь побольше...

– Чего именно, мистер Кросби? – осведомился Мицуда. – Наши гарантии учитывают любые требования клиентуры.

– Побольше секса, господин Мицуда!

Бертон рассмеялся.

Прошло пять дней.

Бертон старался как можно реже выходить из маленькой, удобной комнаты, предоставленной ему гостеприимным хозяином. Раза два или три к вечеру Бертон исчезал и возвращался поздно. Мицуда догадывался, что он бывает в порту.

В первой половине дня в комнате Бертона царила тишина. Во второй половине наступало время репетиций в студии, и тогда комната превращалась в резонансный ящик: жужжали трансформаторы, доносился рев громкоговорителей, гремел джаз.

Каждый день утром приходила Люсьена – секретарша Мицуды. Она приносила все, что просил Бертон, наводила в комнате порядок. Иногда они вместе пили кофе за маленьким столиком, и Бертон не знал, куда деваться от взгляда ее умных, пытливых глаз. Говорили о пустяках. Вечерами, прогуливаясь в старом парке академии, он вспоминал этот взгляд и смущенно пожимал плечами.

Мицуда захаживал редко. Но сегодня он принес бутылку хорошего коньяка: захотел выпить с другом по случаю завершения работы над новым спектаклем. Бертон заметил, что Мицуда чем-то угнетен.

Выпили сразу по большому бокалу.

– Семнадцать лет! – воскликнул Мицуда. – Подумать страшно, Анри!

– Согласен, Ми. Семнадцать лет назад мне было двадцать девять, – отозвался Бертон.

Мицуда, казалось, не слышал. Бертон глянул в его отсутствующие глаза, больно защемило под сердцем.

– Семнадцать лет! – повторил Мицуда с каким-то странным волнением. – Чтобы увидеть свою внешность, достаточно посмотреть на себя в зеркало... Но чтобы заглянуть в свою душу, нужно встретить старого друга. Великий бог, что ты наделал со мной!