Аргументация в речевой повседневности - [9]

Если подобная актуализация структур пред-общности по каким-либо причинам не происходит (таких структур нет или они малозначительны в силу принадлежности коммуникантов различным национально-лингвокультурным сообществам или по причине недостаточного уровня овладения родной культурой (культурой в широком смысле) либо отсутствия стратегии использования данных структур в коммуникативном арсенале говорящего) складывается коммуникативная ситуация, глубоко проанализированная в психологическом и философском аспектах Г.С. Батищевым: «Сообщение делается без расчета, без надежды на полноту понимания, а если это ненадеяние переходит в отчаяние и потом даже в привычку ко взаимонепониманию, то человек коммуницирует именно лишь ради того, чтобы отделиться от ответственной со-причастности, загородить, заслонить, загромоздить пустыми знаками удобную поверхность своей жизни и чтобы сквозь эту поверхность уже невозможно было бы пробиться, чтобы стала уже невозможна встреча в правде бытия-поступка. Психо-коммуникативные навыки превращаются в искусство замаскировывать и отсутствие реальной общности, и, что еще гораздо хуже, – устало-злое нежелание ее искать, к ней стремиться, становиться достойным ее. Никому себя не адресуя, человек отсутствует также и внутри самого себя» (Батищев 1995: 127).

В данном философском контексте дискурс в целом может быть определен как речежизненный поступок, в котором я-здесь-сейчас действую в слове, при этом сама семантика слова поступок предполагает действие для другого (а не «направленное на другого»). Следует подчеркнуть, что особую значимость речь как поступок приобретает именно в таком модусе бытия, как повседневность, поскольку именно здесь слово лишено буфера социальной условности, ритуализованности, смягчающего удар, силу речевого воздействия в других бытийных модусах. Именно в повседневном общении слово переживается, а дискурс ощущается как действие (я с ним поговорила – он придет или я с ним поговорила, он все понял и больше так не будет), которое может нанести совершенно реальную душевную рану (в этой связи вспоминается материал одного из докладов на конференции «Диалог-2008» (Маркасова 2008), взятый из корпуса текстов «живой речи» «Один речевой день» (Богданова, Бродт и др. 2008), где на протяжении 20 минут обычного телефонного разговора матери с дочерью-школьницей последняя 7 раз принималась плакать), оказать помощь и поддержку, – сравните типичные жанры повседневного общения: разговор по душам, утешение, «поплакаться в жилетку».

Все вышесказанное позволяет определить речевое общение как со-бытие двух и более людей в процессе моделирования, создания ими общего мира на основе пред-общности речежизненного опыта. Следует также констатировать, что в речевом общении в модусе повседневности особенно остро проявляются такие характеристики, как опора на некие типизированные формы обобщения опыта; воссоздание уже имеющихся форм, а не создание новых; максимальная реализация адаптивной стратегии в общении, выражающаяся в гипертрофированной ориентирующей функции общения.

Итак, дабы не потерять логику изложения (мы обсуждаем проблему средств и способов аргументации в повседневном речевом общении), подчеркнем: если речевое общение в целом – процесс совместного моделирования реальности, а единица общения – дискурс есть речежизненный поступок, который я совершаю для другого, то аргументативная составляющая должна быть имманентна каждому моменту РО во всех его модусах, в том числе и повседневному РО.

Однако возникает вопрос о том, где, в каком «месте» акта речевого взаимодействия данная аргуменативная «постоянная» коммуникации проявляется и локализуется? Рассмотрим данный аспект подробнее.

1.3. Языковое значение как структура знаний и опыта

1.3.1. А что есть смысл? (биологический аспект)

Проблема определения природы и разграничения феноменов значения и смысла имеет обширную библиографию (Выготский 1968; Кобозева 2000, 2000а; Леонтьев 2001, 2001а; Мельников 1974, 1978; Никитин 2001; Новиков 2005; Павиленис 1983 – и этим, конечно, список не исчерпывается). В контексте доминантности ориентирующей функции РО, особую значимость приобретает именно понятие смысла, поскольку успех коммуникации в данном случае зависит от степени близости вложенного и извлеченного смыслов.

Отметим, что «слабая внутренняя дифференцированность» (Дементьев 2006) термина «смысл» в современном научном дискурсе приводит к множественности его определений и интерпретаций. Однако анализ теоретической литературы позволяет выделить следующие основные «вехи» в понимании данного термина в лингвистике:

1) смысл – не феномен, а событие, поскольку имеет совершенно определенную внутреннюю (в сознании говорящего) и внешнюю (время, место речевого поступка) локализацию («смысл Х-а для Y-a в Т – это информация, связываемая с Х-ом в сознании Y-a в период времени Т, когда Y производит или воспринимает X в качестве средства передачи информации» (Кобозева 2000а: 13));

2) смысл включен в деятельность, а потому – динамичен («смысл – всегда личностное отношение конкретного индивида к содержанию, на которое в данный момент направлена его деятельность» (Красных 2003: 34)); «смысл – аналог значения в конкретной деятельности» (Леонтьев 2001а: 146).