Аргонавты Вселенной (редакция 1939 года) - [3]

— Вот как… — пробормотал его собеседник. Он с минутку подумал и потом мечтательно добавил: — Вы знаете, я так увлекся вашим предприятием, что даже провел несколько вечеров в обсерватории… Смотрел в телескоп на Венеру. Очаровательная планета! Я просто не отрывал глаз, разглядывая каждый ее лучик…

Гуро чмокнул потухшей трубкой; в его глазах мелькнула ироническая усмешка.

— Внимательно рассматривали, товарищ?

— Ну, разумеется, внимательно.

— Да? И как же, по вашим наблюдениям: не заметно на поверхности Венеры каких-нибудь штормов или бурь и тому подобного? Мне очень интересно было бы узнать об этом. Боюсь, как бы не помешали нам там какие-нибудь атмосферные осложнения.

Человек с фотоаппаратом сконфузился, не понимая, шутит или серьезно говорит Гуро. Лицо охотника сохраняло невозмутимое выражение.

Николай Петрович рассмеялся.

— Оставьте шутки, Борис! Посмотрите-ка лучше — вот ракета уже приближается к воде.

Действительно, нижняя часть корабля дошла до воды. По поверхности озера побежали широкие полукруги. А ракета ползла дальше. Вот она уже вдвинулась передней частью в озеро, вот заколебалась, качнулась. Стальные тросы тянули ее дальше, послышались всплески.

— Плывет!.. Плывет!..

Это был тот самый, взволнованный, молодой и звонкий голос, который в свое время оповестил всех про выход ракеты из ангара. Борис Гуро поднес к глазам бинокль и посмотрел туда, откуда доносился голос. Охотник увидел невысокого парня в юнгштурмовке, который толкал руками девушку, стоявшую перед ним, и выкрикивал:

— Смотри! Смотри! Плывет!

Гуро опустил бинокль: какой-то восторженный юноша, вот и все. Из породы тех энтузиастов, которые не спали все эти ночи, мечтая о будущем старте ракетного корабля. Сколько их, таких, в этой толпе? И каждый мечтает о том, чтобы принять участие в полете. Каждый пишет влюбленные письма Рындину, Соколу, ему — Гуро, каждый требует немедленного ответа, присылает свои собственные предложения и советы. Молодежь, молодежь!

Человек с фотоаппаратом перестал, наконец, щелкать затвором. Он смотрел теперь на Рындина, обдумывая, по-видимому, еще какие-то вопросы. По всем признакам ему очень хотелось еще о чем-то спросить Николая Петровича. Но академик не отрывал глаз от ракеты, внимательно следя за каждым ее движением. Человек с фотоаппаратом перевел взгляд на Гуро:

— Извините, говорят, что там, на Венере, живут всякие чудовища… Мне… гм, мне очень интересно было бы осведомиться, как вы вооружены на случай встречи с чудовищами, который вы, возможно, встретите там? — он неопределенно показал рукой куда-то в небо.

— На Венере? — переложил трубку в другой угол рта Гуро. — Могу, могу вам сказать. Я всегда отдавал особое предпочтение автоматическим винтовкам. Вот и в этом случае я возлагаю свои надежды на такую тридцатизарядную винтовку. Если добавить, что в ее магазине будут лежать к тому же не обыкновенные, а разрывные пули, то…

Он недвусмысленно улыбнулся и положил руку на перила. Его сильные пальцы стиснули металл. Перила зашатались. Собеседник его с любопытством и почтением взглянул на руку, перевел взгляд на самого Гуро, снова на руку. Охотник добавил:

— Там, где нужно, будем применять разрывные, возможно, используем и бронебойные. Вообще, я думаю, как-нибудь справимся.

Раскатистое «ура» прозвучало над озером. Ракета остановилась. Она слегка покачивалась на поверхности воды. Стальные тросы ослабли и упали в воду. Еще несколько колебаний, и супермагниевый корабль спокойно застыл на воде.

— Если мы также спокойно вылетим завтра в эфир, я ничего большего не желаю, — сказал академик Рындин, обращаясь к остальным. — Борис, как вы думаете? Вадим, что это вы помрачнели? С Землей не хочется разлучаться?

В голосе Рындина прозвучала нотка нежности. Сокол по своей давнишней привычке потер себе левое ухо:

— Нет, Николай Петрович.

— А что ж тогда?

— Так, настроение какое-то такое… — Сокол замялся.

— Он хочет сказать, Николай Петрович, что он настроен лирически, — бросил с усмешкой Гуро. — Он и мне на это жаловался. Такая, он говорит, эта старенькая Земля мягкая, такая нежная… Прямо, ложись на нее и умирай, вместо того, чтобы куда-то там лететь… Я пытался возражать, доказывать, что у нас еще есть надежда не только увидеть вновь эту красу, а даже любоваться иными, невиданными человечеством пейзажами. Да куда там! Как рассердился наш Вадим, как начал меня ругать: и сухарь я, и кто его знает чего…

Теперь Сокол рассердился окончательно:

— И действительно, Борис нисколько не понимает красоты, Николай Петрович! Такие тут виды с этой вышки, а ему кто совершенно безразлично. Сухой человек! Привык быть узко-практическим. Ему бы только дырявить пулями живые существа. Разумеется, ничего такого про умирание на Земле я и не думал говорить, это он выдумал, только на такие глупости он и годится. Не понимает, что если уж выдумывать, то нужно по крайней мере выдумывать что-нибудь более поэтичное. Действительно, сухарь!

Рындин засмеялся:

— Ничего, ничего, не спорьте, друзья мои. Вы, Борис, не задевайте Вадима. Мы еще успеем увлечь его чарующими картинами вселенной, дивными пейзажами на Венере. А вы, Вадим, не ругайте Бориса сухарем. Уверяю вас, кое-что он чувствует очень тонко, иногда даже увлекается красотой…