Аргонавты 98-го года. Скиталец - [32]

— Сторонись лодки! — услышал я чей-то крик, — берегись водоворота.

Было уже поздно. Злополучный челнок закружился и налетел на нас. Еще мгновение и мы были бы разбиты и перевернуты, но я увидел, как Джим и Банка Варенья отчаянным усилием налегли на весла, и челн, кружась, промчался на расстоянии каких-нибудь двух футов от нас. Я снова посмотрел и в диком паническом ужасе узнал в скорченной фигуре Берну. Я помню, как выпрыгнул — было должно быть футов пять глубины — и направился к берегу по пояс в воде. Помню, как уцепился за него на мгновение и бросился к челну. Я слышал крики других, которых течение сметало в ущелье и помню, как, оглянувшись, послал проклятье, потому что оба весла были унесены за борт; помню, наконец, как, нагнувшись над Берной, крикнул ей в ухо: «Будьте спокойны, я с вами».

Если бы ангел слетел для ее спасения с высокого неба, я не думаю, чтобы девушка была более поражена. Мгновение она пристально смотрела, не веря глазам. Я стоял на коленях около нее, и она положила руки мне на плечи, как бы желая убедиться, что это был действительно я. Затем, полурыдая, полуплача от радости, она крепко охватила руками мою шею. Что-то в ее взгляде, что-то в прикосновении ее прильнувшей фигурки заставило возликовать мое сердце. Я снова прокричал над ее ухом: «Все благополучно, не бойтесь. Мы выберемся».

Нас снова вынесло в главное течение. Снова мы попали в ревущий поток с его ужасающими безднами и взлетами, с его вздымающимися стенами, разъединенными веками и пропитанными мраком вечных сумерек. Вода трепала и била нас, безжалостно кружила и хлестала тяжелой пеной. С закрытыми глазами, с бьющимися сердцами мы ждали. Затем внезапно свет опять стал ярче, предвечные скалы исчезли. Мы плыли спокойно, и по обеим сторонам от нас полого поднимались ус гулами к смеющемуся небу зеленые долины. Я разжал руку и посмотрел вниз, туда, где лежало ее лицо, наполовину спрятанное на моей груди.

— Хорошо что мне удалось настигнуть вас.

— Да, — ответила она слабо, — о, я думала, что все уже кончено. Я чуть не умерла от страха. Это было ужасно.

Но едва она успела выговорить это, как я понял с невыразимым ужасом, что опасность еще далеко не миновала. Мы беспомощно неслись бешеным течением, и я уже слышал рев бурных порогов. Вдали было уже видно, как они клубились и пенились, кроваво-красные в сиянии заката.

— Будьте молодцом, Берна, — прокричал я снова, — все будет хорошо. Верьте мне, дорогая!

Она тоже вглядывалась вдаль расширенными от ужаса глазами. Однако, услыхав мои слова, она сделалась удивительно спокойна, и на лице ее появилось светлое радостное выражение, от которого сердце мое преисполнилось гордостью. Она примостилась около меня. Плоскодонка была легка и очень крепка. Мы заметались и закружились, как пробка в мельничном колесе. Злобная щелкающая волчья стая реки подбрасывала нас в воздухе и разрывала, когда мы падали. Промокшие до костей, оглушенные, ошеломленные яростными, потрясающими нервы ударами, мы готовились каждый момент пойти ко дну. Мы были в огненном котле. Рев гибели раздавался в наших ушах. Гигантские руки с клещами из пены вонзались в нас, хлестали нас. Вопли ярости оглушали нас, когда один демон перебрасывал нас другому. Неужели этому не будет конца? Грохот, треск, рев, от которого замирали наши сердца… Нас накреняло, подбрасывало, било, перекидывало… Затем вдруг наступило спокойствие. Мы, должно быть, выбрались. Мы открыли глаза. Мы снова плыли спокойно, огибая излучину реки, в тени высокого мыса. Если б только можно было пристать! Но нет. Течение унесло нас снова. Я видел, как оно проносилось под скалистым берегом и понял тогда, что худшее еще впереди. Ибо здесь-то, на расстоянии приблизительно двести ярдов, находились грозные пороги Белого Коня.

— Закройте глаза, Берна, — закричал я, — ложитесь на дно и молитесь, как никогда не молились раньше!

— Мы были уже около них. Скалистые берега так сблизились, что, казалось, готовы были сомкнуться. Они образовали узкие скалистые ворота, и сквозь эти плотно стиснутые челюсти должна была прорываться река. Шумно корчась на своем устланном валунами ложе, усиливаясь ужасными толчками с каждым прыжком, она собирает силы для последнего отчаянного порыва к свободе.

Но тут как раз на дороге гигантский валун. Вода налетает с грохотом на него ужасающим приступом. Река разбита, сломлена, отброшена назад и с ревом побежденного вздымается высоко в воздухе, в неистовом аде пены и бури. На мгновение пучина превращается в поле битвы стихий, неистовой, титанической борьбы. Затем река, вырвавшись на свободу, падает в водоем по ту сторону порогов.

— Ложитесь, Берна, и держитесь за меня. — Мы оба упали на дно плоскодонки, и она так крепко обхватила меня, что я удивился ее силе. Я чувствовал, как ее мокрая щека прижималась к моей, как губы ее льнули к моим.

— Теперь, дорогая, еще одно мгновение и все будет кончено.

Снова яростный рев воды. Плоскодонка доблестно держалась, рассекая их носом. Снова мы закружились, как перышко в вихре, подбрасываемые валами от бешенства к бешенству. Снова мы метались, качаясь, наклоняясь, надрываясь. Наши сердца висели обнаженные на острие смертельного ужаса. Воды плясали огненную сарабанду, каждая волна казалась демоном, бичующим нас, когда мы попадали в нее.