Аргонавт - [82]
«Have a good rest», – сказала сухая, похожая на медсестру, ресепсионистка.
«No way, – ответил я. – I came to work».
«You look tired», – сказала она (заигрывая или правда обеспокоилась?).
«Thank you, – сказал я. – I take it to account».
Но отдыхать мне некогда. Немедленно на станцию. Надо все проверить. Как знать. Некоторые суицидалы приходят на место действия за день, за неделю, за месяц, чтобы с восторженным ужасом в остекленевших глазах все осмотреть. Как в религиозном трансе, они прохаживаются по перрону. Как зомби. Я надеюсь тебя там застать. Нет. Я надеюсь тебя не застать. Я не знаю. Чего я хочу? Спасти тебя или? Ошибиться. Я хотел бы, чтоб я ошибался. Но. На стенах граффити, граффити. Это росписи футбольных фанатов. Безвкусица. Уродливо-угловатые литеры. Психоделическая вязь радужно-кислотных грибообразных буквищ. Тошнотворно. Как и их вопли. Последние из неандертальцев. Самая дешевая комната. С видом на этот перекресток, который перебегаю. Может, ты тоже в этом невзрачном отеле, этажом выше, окно с видом на этот перекресток, ты видишь меня. Узнаешь? Твой взгляд безразлично скользнет по моей спине, как тень листа по стене, по стеклу, по моему лицу за стеклом и снова – по стене. (Интересно, Глеб вспомнит, если я ему расскажу, как я держал его у окна, когда вдруг к стеклу подлетел сухой лист и долго танцевал в воздухе, как бабочка, и Глебушка стал махать руками, а потом хлопать по стеклу, – вспомнит, если расскажу?) Меня не заботит, что я буду есть. Я могу обходиться без еды. Могу и без крова. Я бы заночевал прямо на улице. Завтра может не наступить. No future. Только бы не было толп. Меня ужасает неутолимая жажда толпы к росту. Основной закон массы Элиаса Канетти. Толпа стремится втянуть в себя каждого. Меня тоже. Тебя. Его. Ее. Их. Всех. Масса должна расти. До бесконечности. No limits. No, по limits! Как бы не так. На Болотной площади этот закон был опровергнут. Постояли и разошлись по домам. Канетти, ты был неправ. Ненавижу массы. Нетерпим к прикосновениям. Но на концертах все совершенно иначе. Никаких концертов сегодня. The Fureys собирались. Вряд ли на них придут толпы. Нет. Не хочу тебя потерять. Узнаю и в толпе. Узнаю. Никаких фанатов. Не должно быть. Проверил. AFC Wimbledon играет завтра на выезде с Виrу. Пусть все катятся в Бьюри! Терпеть не могу хоровые распевки, шарфики, которыми они машут, точно пращами. Свист. Превыше всего свист. Разнимающий душу на струны. Скальпелем влезает в грудь, и сердце превращается в лягушку под микроскопом. Ты! Нет. Похожа. Не она. Как подскочило сердце! Спокойно. Спокойно. Я поймаю тебя. Найду. Я иду.
Он идет. Мимо катят неторопливые машины. Солнце ползет, подглядывая за ним из стекол безразличных домов. Яркий свет давит. Ветер торопит. Но торопиться некуда. Хочется чаю. В кафе – не разглядеть – силуэты, в ослепительном свете – силуэты. Чаю. Молодой симпатичный негр останавливается и улыбается, его глаза светятся от счастья. В руках брошюры. Религиозный придурок. Шире шаг.
«Lovely morning, sir, isn’t it?»
«Lovely indeed».
Мимо. He сбавлять темпа. Оригиналы. Где они? В этом мире пародий, копий, фетишистов, дрочеров, трансвеститов – где живут оригиналы? Где изначальный свет в этом море эрзац-продуктов? Кто укажет путь? Не какой-нибудь кукольный уличный болван с брошюрой. Нет, конечно. Тогда кто? Где? На каком повороте? На какую кнопку в душе нажать, потянуть за какую ниточку, чтобы вывернуть к Истине? Потому что – пойми, Аэлита! – я боюсь не узнать тебя. Боюсь дать маху. Боюсь, что протяну руку, а вместо тебя обернется твоя копия. Страшнее всего: если обернувшаяся девушка будет оригиналом. Хотя навряд ли я это пойму. Конечно, пойму, поймаю, узнаю. Никаких сомнений. Узнаю. Только не надо столпотворения. Не в эти дни.
О, повезло – пустая улица! А там и станция.
Он ходит по перрону. Он прогуливается возле станции. Он покупает газеты. Он сидит на скамейке и поглядывает по сторонам. У него начинают болеть глаза. Они болят точно так же, как болели в детстве во время аллергических приступов. Но ведь это невозможно. Все давно прошло. Просто не выспался. Нельзя столько пялиться в компьютер. Нельзя пить столько кофе. Я сам себе создаю проблемы. Человек убивает себя сам. Черт, надо бы проверить ее аккаунт. Идти обратно? А время. Господи, прошло всего-то полтора часа! Время в Лондоне движется иначе, а в этом пригороде оно совсем другое, своенравное, как облако. Надо ждать. Или кофе? Опять кофе. Да сколько можно? Ты пропьешь тут все деньги. А может, купить сигарет? Покурить. Чтоб совсем тошно стало. Нет. Что за блажь! Где-то было интернет-кафе. Чай is the solution. Надо было взять лаптоп. Было бы подозрительно. Человек с компьютером. Шатается. Ходит кругами. Могут подойти. Возникнут вопросы. Нет. Этого не хватало. Без того как бельмо на глазу в этом старом плаще. Борода, как у чеченца. Потому и цепляются всякие. Маргинал среди маргиналов. Интересно, могут меня принять за фана Борланда? За фана, который тоже решил. Последовать. Нет. Вряд ли. Кто в эти дни о таком подумает? Его и в восьмидесятые не все знали. А в эти дни. Нет. Борланд крепко забыт. Он погребен кислотной эрой, рейвом, пробковым брит-попом, барбитуратными шу-гейзерами, глянцевыми диджеями и прочей шелухой. Но борода. Да. Борода. Купить станки и сбрить. ASAP. Трясущейся рукой. Все равно. Пластырь тоже. Сразу. Да. Хорошая мысль. Жил лет в киоске. Пластырь в аптеке.
