Арджуманд. Великая история великой любви - [84]

— Отправь его в ссылку. Вели заковать в кандалы. Заточи в темницу. Только не убивай!

Шах-Джахан смотрел на меня, потемнев от гнева. Я понимала, что не сумею убедить его. Никогда прежде я не видела такой непоколебимой решимости на лице мужа; мне стало страшно.

— Ты что, так любишь моего брата?

— Вовсе нет. Я говорю так только из любви к тебе. Смерть Хосрова станет нашим проклятием, проклятие падет на наших детей и на детей наших детей. Взгляни на него, нас уже и так преследует его слепота. А смерть его всех потянет за собой. Убив Хосрова, ты станешь первым, кто преступит закон Тимуридов. Твой предок Тамерлан провозгласил этот закон триста лет назад: «Не сотвори зла брату своему, даже если он того заслуживает». Все Моголы свято исполняли его завет. Бабур передал его Хумаюну, Хумаюн — Акбару, Акбар — Джахангиру. Они повиновались словам Тамерлана при любых обстоятельствах. Именно этот закон спас Хосрова от гнева отца. В жилах твоего брата течет та же кровь, что и в твоих, не проливай ее. Она запятнает не только нас, но и наших потомков!

Шах-Джахан рассмеялся. Он долго хохотал, а потом обнял и поцеловал меня:

— Не знал, что моя жена не только красива, но и суеверна. Ничего дурного не случится, а вот трон наверняка достанется мне.

— Не хочу его такой ценой. — Я оттолкнула мужа, не в силах преодолеть охвативший меня смертельный ужас. Я задыхалась, как от удушливого дыма. — Накануне нашей первой встречи мне снилось что-то красное. Красный цвет окрасил мои мысли, когда я проснулась. Я не могла понять, что он означает. Мы встретились, и я решила, что сон говорил об алом тюрбане наследного принца. Я ошибалась — то была кровь. Она нас погубит, любимый. Отпусти его!

— Послушай жену, — прохрипел Хосров. — Я не боюсь смерти: привык просыпаться каждый день, ожидая убийцы. Но даже наш отец, повинуясь закону, так и не сумел убить меня. И ты не должен. Клянусь, я откажусь от притязаний на трон. Не ради себя — ради тебя.

— Каждый предлагает мне свою жизнь не ради себя, а ради меня. Какая щедрость! — Шах-Джахан обернулся ко мне, нежно взял за руку и повел прочь от Хосрова. — Я выслушал тебя, Арджуманд, как у нас заведено, но я не могу оставить его в живых.

— А что станется, — подал голос из угла Хосров, — с Парвазом и Шахрияром? Они тоже умрут? Но они-то не здесь, беззащитные и беспомощные, как я. Они в Лахоре, под охраной армии.

— Нет. Умоляю, любимый! Ты не сможешь.

— Я должен. Уходи.

Я рыдала весь день, оплакивая мужа, детей, себя… Никогда еще мне не было так страшно. Ужас сотрясал мое тело, слезы так и катились из глаз. Красное из моего сна оказалось кровью, изначально было ею. Я истолковала сон неверно, тюрбан принца был здесь ни при чем. Закрывая глаза, я видела руки мужа, обагренные кровью. Мои слезы не могли ее смыть, они текли, текли, текли и, едва коснувшись рук любимого, тоже превращались в кровь. Даже пряди волос, которыми я вытирала глаза, покраснели.

Я пыталась заткнуть уши, но звуки проникали сквозь пальцы. Порази меня внезапная глухота, я бы все равно продолжала слышать их. Солдаты вошли. Хосров обратил лицо к Мекке, к солнцу, постоял на коленях в безмолвной молитве, потом поднялся, подошел к окну, словно желая в последний раз взглянуть на мир. Он не сопротивлялся, когда полоска материи обвилась вокруг шеи. Тело его унесли, уложили в простой гроб. Мне не сказали, где его закопали. Сколько же убитых скрывает земля?

Но… с ним поспешили расправиться, слишком поспешили. От моего отца пришло новое известие: Джахангир жив. Следующее письмо было от самого падишаха:

«Мне сообщили, что Хосров умер от кишечной колики сорок дней назад. Молюсь о том, чтобы Аллах был милостив к нему. Внешняя разведка сообщает, что негодяй Аббас, шахиншах этого проклятого государства, Персии, ведет войска на Кандагар. Следует дать ему достойный отпор, ударить самой могучей армией, которую я могу возглавить. Тебе надлежит выступить на север немедленно, со всеми своими войсками».

Дух Хосрова витал над нами, поднявшись из места тайного захоронения. Я чувствовала, как он оплетает нас зловещими заклятиями. Прошли месяцы после его гибели, а я постоянно ощущала его насмешливое присутствие. Он смотрел, как я сплю, и ожидал моего пробуждения; вместе с темными низкими тучами он висел в небе над холмами, окутывая землю мглой. Все во дворце тоже чувствовали это — мы передвигались тихо, медленно, стараясь не потревожить призрак Хосрова. Я молилась о нем — не положенные пять раз, а десятки раз ежедневно, — читала Коран, но ничто не помогало справиться с унынием и отчаянием. А от Джахангира шли приказ за приказом: выступать в поход. Мой любимый медлил, не отвечал сразу на призывы отца.

Он мерил шагами балкон, останавливался, окидывал взглядом дальние холмы, чужие, неподдающиеся. Я знала, что он там видит. Не просто страну, а свою страну. Он сражался, его люди погибали, эти камни и ущелья, эти крепости были его царством. Если он сейчас уйдет, то всего этого лишится, а затем придется покориться отцу. И Мехрун-Ниссе.

— Я вижу в этом ее руку, — сказал он мне.

— Но шахиншах и вправду идет на Кандагар.