Арджуманд. Великая история великой любви - [70]

Я никому не сказала, но однажды, сославшись не легкое недомогание, послала Ису за Вазир-ханом. Когда лекарь пришел, я велела женщинам отойти в дальний конец комнаты, откуда они не могли услышать наш разговор, но видели нас, ибо мне не должно было оставаться наедине с мужчиной. Я лежала на тахте, отгородившись от глаз хакима плотным занавесом. Вазир-хан опустился подле меня на колени и ощупал мою руку через отверстие. До меня донесся его испуганный вскрик. Нужно направить его по верному пути: я знала, что некоторые женщины используют болезнь просто как повод избежать мужских ласк.

— Мне знакомы симптомы. Тебе не нужно меня осматривать.

— Снова? Слишком скоро, ваше высочество. Я ведь предупреждал, должен пройти хотя бы год. Вашему телу необходим отдых. Ваш дух силен, но тело, увы, не так крепко.

— Скажи это моему мужу. Я не могу ему отказать… — Я сжала руку хакима. — Я хочу, чтобы ты дал мне зелье. — Услышав предательские слова словно со стороны, я почувствовала, как кровь бросилась мне в лицо, застучала в висках.

— Ваше высочество, неразумно применять его так поздно… Прошло уже сто дней.

— Я сама могу решить, что разумно, а что нет, глупец! — Я не хотела быть резкой, но не смогла сдержать своего трусливого нетерпения, ужаса перед бременем, сокрушающим мои кости, чрево, кровь.

— Ваше тело привыкнет к зелью и каждый раз станет выкидывать ребенка. Это уже шестое зачатие.

— Пусть станет последним. Доставь зелье мне лично — или узнаешь, каким бывает мой гнев. Нет, нет, прости! Я говорю так от отчаяния. Я дам тебе золота.

— Я давно служу вам, ваше высочество. Я сделаю все, как прикажете, не за золото, а просто потому, что такова ваша воля. Но в следующий раз, даже под страхом смерти, я откажусь. Придет день, когда вам не хватит сил оправиться от этой хвори. Откажите супругу.

— Да, лучше будет отказать, но как долго продлится воздержание?

— Год или два.

Я не удержалась от смешка:

— Ты бы смог прожить без женщины столько времени?

— У меня четыре жены, ваше высочество, так что я не злоупотребляю ни одной из них ради удовлетворения своих потребностей. Шах-Джахану следовало бы…

— Довольно!

Он мгновенно замолк, осторожно высвободил руку и удалился.

Раздался звук торопливых, неуверенных шагов по мраморному полу.

— Агачи, — окликнул Иса. — Я слышал, падишах болен. Говорят, он умирает…

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Тадж-Махал 1050/1640 год

Гробница казалась скелетом, ее тонкие выбеленные кости, подпираемые кирпичными лесами, четко прорисовывались на фоне ночного неба. Она казалась холодной и безжизненной. Шах-Джахан мечтал совсем о другом: о просторе и свете, а перед ним предстало нечто мертвое и гнетущее. Это поражение…

Властитель бушевал, гнев его привел в трепет приближенных. Афанди кашлял от пыли. Пол под ногами был покрыт строительным сором, влажный воздух пропитан запахом известкового раствора и пота тысяч людей. Купол напоминал сплюснутый череп, открытый небесам. Когда строительство закончится, он будет весить много, очень много… Афанди молился и видел, как рядом с ним беззвучно шевелят губами Мухаммед Ханиф, Саттар-хан, Чиранджи Лал, Бальдеолас, Абдул-Хак. Остальные проворно ретировались в тень.

— Она еще не окончена, падишах, — вмешался Иса.

Шах-Джахан стремительно обернулся, тень от его накидки заплясала по стенам, будто билась и махала крыльями гигантская птица. Он увидел, кто заговорил, кто осмелился прервать его, и огонь во взгляде угас. Полы накидки улеглись, ястреб пригладил перья.

— Нужно скорей заканчивать. Скорей. Слышишь меня, Ханиф? — Падишах всматривался в темноту.

Ханиф, старший каменщик, с неохотой выступил вперед, отделившись от остальных.

— Будет исполнено, властитель. Очень скоро… — Он говорил тихим, умиротворяющим голосом.

Стены и балконы были возведены, но на местах окон и решеток-джали зияла пустота. За них Ханиф не отвечал. Пусть за это отвечают другие. Маленькие купола также были почти достроены. Зал, в котором они сейчас стояли, уже вознесся на пятьдесят хастов, и голоса эхом отдавались в пустом пространстве.

Шах-Джахан осмотрелся. Рабочие толпились в углах, смотрели на них с балконов, испуганно выглядывали снизу — безмолвные, темные тела, казалось, навечно врезались в белоснежный камень. Присутствие властителя сковало их, строители застыли, кто как был: на коленях, на корточках, с тяжелой ношей на спине. Только после его ухода они зашевелились, начали дышать, зашептали: падишах, падишах.

Сита пронзительно закричала. Мурти, ожидавший снаружи, вскочил и снова опустился. С ней женщины, они знают, что делать. Посасывая биди, после каждой затяжки он выдыхал: Рам, Рам, это должен быть мальчик, одного сына недостаточно…

Сита закричала вновь. Гопи и Савитхи в ужасе прижались к нему. Мурти обнял детей. Это просто роды, успокаивал он самого себя, ребенок выйдет, и ей не будет больно. Такова была его дхарма — зачинать детей, а дхарма женщины — вынашивать их. Мурти гордился собой: в его чреслах есть еще сила. Если повезет, слух о новорожденном достигнет ушей его неведомого покровителя. Может, будет прислан подарок для сына: серебряная чаша или даже золотая… Он по сей день так и не приблизился к разгадке, как ни ломал голову. Все эти годы их осеняла тень защитника, скрывавшегося за стенами крепости.