Арджуманд. Великая история великой любви - [67]

Я глянул вверх: над головами кружили стервятники. Откуда они узнали? Донесся ли шум битвы до их жалких ушей? Или это боги присылают известия с ветром? Стервятники летели со всех сторон, шумно хлопая крыльями, будто рукоплескали бойне. Хорошая работа, хорошая…

1028/1618 ГОД АРДЖУМАНД

Позади трона было поставлено золотое кресло, но Шах-Джахан остался там, где сидел, — на подушках у подножия. По одну сторону от него был громадный золотой поднос с драгоценными камнями: алмазами, рубинами, изумрудами, жемчугом. За ним — еще один поднос с горой золотых монет. Братья стояли за спиной Шах-Джахана, позади них теснились придворные.

— Ты что-то притихла, — заметила Мехрун-Нисса.

— Я очень горжусь им… — Прижавшись лбом к холодной резной решетке, я уповала на то, что больше побед не потребуется. Каким облегчением было покинуть Декан и возвратиться в прохладную Агру, воздух которой казался особенно свежим после удушливого зноя. Молилась я и о том, чтобы империя пребывала в мире долгие годы и чтобы мы могли пожить в покое, безмятежно радуясь своей любви. — Но я немного устала. Это все от волнения. Всякий раз, как мы возвращаемся, мой муж еще вырастает в глазах отца, и все же я молюсь о наступлении мира, чтобы можно было пожить нормальной жизнью.

— Шах-Джахан — великий полководец. Все зависит от воли его отца и от ситуации в империи…

— Отправь в следующий раз Махабат-хана… пожалуйста, тетушка! Мне так хочется какое-то время побыть здесь.

— Да кто же просил тебя с ним отправляться? Если бы Джахангир поехал в Декан, я бы с радостью отпустила его, а сама осталась дома.

— Мы поклялись друг другу никогда не расставаться.

Она пожала плечами:

— Тогда ты сама виновата. Это безумие — повсюду следовать за ним.

— Но он тоже этого хочет.

— В следующий раз оставайся в Агре. — Она пристально смотрела на меня из полумрака. — Ты выглядишь усталой, Арджуманд. — Ее рука погладила мой круглый живот: — Снова… И когда только вы остановитесь? Тебе необходим отдых, милая. Не допускай его к себе.

— Как можно? — У меня против воли потекли слезы, омрачая великий день. — Я не могу видеть его огорченным.

— Пусть огорчается, — резко бросила Мехрун-Нисса. — Кем он тебя считает, коровой? За пять лет — пятеро детей.

— Четверо, — рассеянно поправила я. — Вот этот пятый. Первый не родился.

— Этого более чем достаточно. Отправь его к другой женщине, пусть с ней удовлетворяет свою похоть. Нужно быть настоящим жеребцом, чтобы требовать от тебя такого. — Она понизила голос: — Я разрешаю Джахангиру возлегать со мной не чаще раза в месяц. Если не удается сдержать похоть, я велю ему спать с одной из невольниц. Хочешь, я подарю тебе несколько рабынь?

— Нет. Я готова удовлетворять своего мужа, а он желает только меня. Он не взял себе другой жены и не хочет ложиться ни с какой другой женщиной.

— Но каждый раз ты умудряешься зачать ребенка! Посмотри на свое тело — и посмотри на мое. Я не выгляжу старой.

Ее талия была тонкой, кожа светилась здоровьем, длинные черные волосы ниспадали до пояса. Безусловно, она оставалась молодой, а моя юность поблекла, как лепесток розы, засушенный между страницами книги, вялый, иссохший, хрупкий…

— Но и я бы постарела, если бы продолжала рожать. Ты что, не видела крестьянок? Толстых, уродливых, тяжелых, увешанных сорванцами? Ты скоро станешь такой же. — Тетушка бросила на меня лукавый взгляд: — Догадываюсь, тебе, должно быть, и самой это нравится. Но слишком много наслаждений — тоже нехорошо.

Я не могла отрицать, это было наслаждением, но… иным, чем физическое удовольствие. Я не могла воспарять до таких высот страсти, как мой муж, не ощущала уже и желания, которое приходило, когда я была моложе. Иногда мне казалось, что я пребываю в другом мире и оттого не ощущаю прикосновений его губ и рук, напористых движений горячего тела. И все же, глядя на любимого, я радовалась его радости, впитывала ее. И я также ощущала удовольствие. Если телесный экстаз и был притворным, то сердечный восторг был истинным. В ночь победы я не сумела заставить свое тело чутко отвечать на его прикосновения. Оно оставалось безучастным, страдая еще после рождения Равшанар. Боль держалась дольше обычного, и прикосновения жгли, как огнем. Битва разгорячила мужа, моя любовь его успокаивала. Я любила его, я не могла ему отказать.

— Воспользуйся рукой, — продолжала Мехрун-Нисса.

— Я пробовала. Ему не нравится.

— Что за странный мужчина! Обычно им совершенно неважно, как именно облегчиться, — мальчики, другие мужчины, козы, коровы…

— Он хочет только со мной.

Тетушка возвела глаза к небу, потом впала в задумчивость; опершись подбородком на кулак, она молча смотрела на Шах-Джахана. Не следовало обсуждать с ней моего любимого. Боюсь, что теперь это станет вопросом государственной важности. Как знать, каким образом тетушка применит даже столь интимные сведения в своих интересах?

Бой дундуби возвестил о приближении Джахангира. За ним шел мой отец с тяжелой книгой в кожаном переплете. Джахангир ступал медленно, опираясь на руку моего дедушки. Он постарел, в то время как Мехрун-Нисса за это время стала еще моложе.