Ардаф - [22]

– Вы точно решились пуститься в это путешествие, м-р Олвин?

Олвин мечтательно выглянул из окна, на пламя заката, отражавшееся от горящего неба на белых вершинах гор.

– Да, я… я так думаю! – этот ответ содержал долю неуверенности.

– В таком случае, – продолжил Гелиобаз, – я подготовил для вас рекомендательное письмо к одному члену нашего ордена, известного как Эльзир из Миляны, он затворник, и скит его находится недалеко от руин Вавилона. Там вы найдёте кров и отдых после утомительного путешествия. Я также начертил карту того района и указал точное расположение вашего поля, – и он выложил квадратный кусок пергамента на стол, – вы легко сориентируетесь. Направления указаны на обороте, так что у вас не возникнет проблем. Вот письмо к Эльзиру, – он вытащил бумагу, – вы возьмёте его сейчас?

Олвин принял его с двусмысленной улыбкой и поглядел на благодетеля, как если бы сомневался в искренности его намерений.

– Премного благодарен! – пробормотал он вяло. – Вы были чрезмерно добры, устроив для меня всё так гладко, но я всё же… сказать по честности, не могу не думать о том, что отправляюсь по нелепому поручению!

– Если таково ваше мнение, то зачем вообще ехать? – спросил Гелиобаз с лёгким оттенком презрения в голосе. – Возвращайтесь вместо этого в Англию, забудьте Ардаф и забудьте также ту, кто приказала вам встретить её там, и ту, которая ждала вас многие тысячи дней!

Олвин вздрогнул как ужаленный.

– Ах! – воскликнул он. – Если бы я мог быть уверен, что снова её увижу! Если бы, о боже! Эта мысль кажется абсурдной! Если бы это увенчанное цветами чудо моего сна действительно сумело сдержать обещание и прийти на свидание…

– Что же тогда? – спросил Гелиобаз.

– Тогда я бы поверил во что угодно! – вскричал он. – Никакое чудо уже не показалось бы мне чудесным! Ничто невероятное – невыполнимым!

Гелиобаз вздохнул и задумчиво поглядел на него.

– Вы думаете, что уверуете? – спросил он немного грустно. – Но подобные вашим сомнения нелегко развеиваются. Ангелы уже спускались прежде к людям, а люди не принимали их и не узнавали. Ангелы ходят среди нас по многолюдным улицам и по тихим лесам, они наблюдают за нами во сне, слушают, как мы возносим молитвы, но всё же человеческий глаз не видит ничего, кроме материальных вещей перед собою, и сомневается в существовании ангелов, поскольку способен ощутить их духовное присутствие не более, чем без микроскопа различить прекрасных созданий природы, живущих в капле росы или в солнечном луче. Наше земное зрение очень ограничено: оно не способно различить ни бесконечной малости, ни бесконечного величия. И возможно, – нет, наиболее вероятно, – что как сам Пётр в древности отвергал своего Божественного Учителя, так и вы, если б оказались лицом к лицу с ангелом из вашего сна, стали бы отрицать или стремиться опровергнуть его личность.

– Никогда! – заявил Олвин со страстным жестом. – Я бы узнал её из тысячи!

На секунду Гелиобаз бросил на него внезапный испытующий, почти сочувствующий взгляд, затем отвёл глаза и мягко сказал:

– Что ж, будем надеяться на лучшее – пути Господни неисповедимы, а вы скажите мне: теперь – теперь после вашего странного так называемого «видения», вы верите в Бога?

– Я так говорил, конечно, – и лицо Олвина слегка зарумянилось, – но…

– Ага! Вы сомневаетесь! Есть какое-то «но» в этом деле! – и Гелиобаз повернулся к нему с огромным упрёком в ясных глазах. – Уже отступаете с намеченного пути! Уже снова рвётесь во тьму! – Он замолчал, затем положил руку на плечо гостя и продолжил мягким, но выразительным тоном: – Друг мой, запомните, что скептик и противник Бога есть враг собственного благополучия. Пусть эта противоестественная и бесполезная война человеческого разума против божественного инстинкта умрёт в вас – в вас, кто, как поэт, обязаны уравновесить свой характер таким образом, чтобы он мог гармонично следовать своему высокому призванию. Вам известно, что́ один из ваших современных писателей говорит о жизни? Что это «сон, в котором мы цепляемся за тени, словно они вещественны, и спим глубже всего именно тогда, когда нам кажется, что мы бодрствуем»6. Поверьте, вы уже достаточно спали – пришло время проснуться навстречу полному сознанию своей судьбы.

Олвин слушал молча, чувствуя скрытый упрёк и некоторый стыд: откровенно высказанные слова задели его сильнее, чем он старался показать, – голова его поникла, он не отвечал. В конце концов, у него поистине было не больше объективных оснований для неверия, чем у других – для веры. Со всей его учёбой в современных научных школах он продвинулся в своих познаниях не дальше, чем древний Демокрит; Демокрит, который основывал свою систему ценностей на строгих математических расчётах, беря в качестве точки отсчёта вакуум и атомы, и кто, годами направляя свой разум по пути постоянных изысканий, пришёл, наконец, к заключению, что человеку совершенно недоступны объективные знания, и даже если истина находится в его власти, то он никогда в ней не уверен. Был ли он, Теос Олвин, мудрее Демокрита? Или был ли этот статный халдейский монах с ясным, проницательным взором, и нежной улыбкой, и символом Христа на груди мудрее них обоих? Мудрее в вещах вечных, чем любой из древнегреческих утончённых мыслителей или современных подражателей их теорий? Было ли, могло ли быть что-либо всё ещё непознанное или сокрытое в Христианской вере? Как только эта идея пришла ему в голову, он вскинул взгляд и встретился глазами со спокойным, пристальным взором, исполненным наблюдательной нежности и терпения.