Арарат - [7]
Брызги покрыли все мое лицо. Я замолчал, понимая, что нарушаю предписания врача.
Юная гимнастка взяла меня под руку. Я понял, что, несмотря на свою молодость, ей больно за меня, и был тронут ее сочувствием. Взглянув на нее в слабом мерцании моря (ни луны, ни звезд не было), я увидел, насколько она молода: пожалуй, не старше шестнадцати. Гимнастки всегда очень юны.
Ночь была безмятежной, а море для такого опасного побережья – на удивление спокойным. И все же я встревожился, когда она, отпустив меня, взялась обеими руками за корабельный поручень и сделала безупречную стойку на руках. Хотя ее руки и дрожали, я был совершенно уверен в их силе. Ее юбка упала к груди, и я различил слабое мерцание белых трусиков. Однако в ее неожиданном поступке не было ничего эротического или вызывающего – он, скорее, был абсолютно невинным, по-детски непосредственным и отважным. Я понял, что она хочет меня развлечь – немного развеселить. Пробыв в совершенном равновесии с минуту или более, она медленно опустилась на палубу. Тяжело дыша и смеясь, она сказала:
– Если б только мне удалось это сделать в Москве!
Я был тронут ее юностью и недолговечностью ее искусства. Ко времени проведения Олимпиады в Лос-Анджелесе она будет, можно сказать, стара для гимнастики, груди ее округлятся. Я коснулся ее почти несуществующей груди. Мы нежно поцеловались, и я с легкостью убедил ее не ходить на дискотеку, а отправиться ко мне в каюту. Я надеялся, что это поможет мне освободиться от самого себя. Я был ужасно замкнут в собственном черепе, и из-за этого парадоксальным образом возникало ощущение, что мой разум витает в нескольких сантиметрах над моей головой. В последнее время я часто испытывал нечто подобное. Когда мы вошли ко мне в каюту, она попросила не включать свет. Трепеща в моих объятиях, призналась:
– Я до сих пор девственница…
Я попросил прощения за то, что сделаю ей больно.
– Я хочу этого, – шепнула она.
В ответ я прошептал несколько нежных слов из Ахматовой – о ней мне напомнили имя полячки и ее хрупкость. Поблагодарил ее за то, что разделила со мной одинокое путешествие. Мысль о том, что беру ее первым, наполняла меня особой силой. Задыхаясь, она прижималась ко мне. Видны были только белки ее глаз и мерцание зубов – когда она улыбалась. Я чувствовал к ней отеческую любовь, стремление заботиться о ней – об этой неприкаянной девочке, направляющейся в незнакомую страну.
Однако когда в лучах рассвета, проникающих сквозь иллюминатор, я проснулся, весь в жару и дрожащий, сбросил с нас простыню и взглянул на нее спящую, то увидел, что ничего не изменилось. Острые лопатки, отчетливо различимые очертания грудной клетки, углубление меж худых бедер – все это наполнило меня жалостью, но и заставило испытать облегчение. Целоваться-миловаться я с ней больше не стану. Просто не смогу. Я открыл и осушил банку пива, закурил сигарету, прислушиваясь к низкому гулу корабельных двигателей и глядя на дрожащие веки спящей Анны. Она была приятной, привлекательной девушкой. Поскольку я объяснил ей, что мне запрещено влюбляться – это врачебное предписание, – то почему бы нам не остаться добрыми приятелями до конца путешествия?
Закурив вторую сигарету и прихлебывая из второй банки пива, глядя на Анну и думая о Донне, моей подруге по переписке из Нью-Йорка, я вспомнил блоковские «Шаги командора» и принялся бормотать их себе под нос…
Но не успел я дочитать стихотворение до конца, как она проснулась, – должно быть, слова «Анна! Анна!» прозвучали громче остальных. Она испуганно спросила, что случилось. Ничего, ответил я, просто у меня жар. Может, ей стоит вызвать врача. Встревоженная, она поцеловала меня в губы и выпрыгнула из постели. Я снова увидел все ее косточки, пока она застегивала свой узкий лифчик и натягивала белые трусики, и почувствовал облегчение, что меня оставят в покое. Я был раздражен, когда она перед уходом снова страстно поцеловала меня, шепнув – я люблю тебя. Может быть, несмотря на все мои старания, у нее создалось обо мне неверное впечатление? Ведь правда же то, что я сжигаю женщин, как марафонец сжигает собственную плоть! Сколько их у меня было? Три сотни? Три тысячи? Нужна революция, чтобы я мог очистить свой дух. Мне надо исповедоваться… Явившийся корабельный врач не располагал к доверительным беседам: латыш в пенсне, как у Лаврентия Берии, он был выбелен, выскоблен арктическими ветрами.
D. M. THOMASthe white hotelД. М. ТОМАСбелый отельПо основной профессии Дональд Майкл Томас – переводчик Пушкина и Ахматовой. Это накладывает неповторимый отпечаток на его собственную беллетристику.Вашему вниманию предлагается один из самых знаменитых романов современной английской литературы. Шокировавший современников откровенностью интимного содержания, моментально ставший бестселлером и переведенный на двадцать с лишним языков, «Белый отель» строится как история болезни одной пациентки Зигмунда Фрейда. Прослеживая ее судьбу, роман касается самых болезненных точек нашей общей истории и вызывает у привыкшего, казалось бы, уже ко всему читателя эмоциональное потрясение.Дональд Майкл Томас (р.
От автора знаменитого «Белого отеля» — возврат, в определенном смысле, к тематике романа, принесшего ему такую славу в начале 80-х.В промежутках между спасительными инъекциями морфия, под аккомпанемент сирен ПВО смертельно больной Зигмунд Фрейд, творец одного из самых живучих и влиятельных мифов XX века, вспоминает свою жизнь. Но перед нами отнюдь не просто биографический роман: многочисленные оговорки и умолчания играют в рассказе отца психоанализа отнюдь не менее важную роль, чем собственно излагаемые события — если не в полном соответствии с учением самого Фрейда (для современного романа, откровенно постмодернистского или рядящегося в классические одежды, безусловное следование какому бы то ни было учению немыслимо), то выступая комментарием к нему, комментарием серьезным или ироническим, но всегда уважительным.Вооружившись фрагментами биографии Фрейда, отрывками из его переписки и т. д., Томас соорудил нечто качественно новое, мощное, эротичное — и однозначно томасовское… Кривые кирпичики «ид», «эго» и «супер-эго» никогда не складываются в гармоничное целое, но — как обнаружил еще сам Фрейд — из них можно выстроить нечто удивительное, занимательное, влиятельное, даже если это художественная литература.The Times«Вкушая Павлову» шокирует читателя, но в то же время поражает своим изяществом.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Елена Девос – профессиональный журналист, поэт и литературовед. Героиня ее романа «Уроки русского», вдохновившись примером Фани Паскаль, подруги Людвига Витгенштейна, жившей в Кембридже в 30-х годах ХХ века, решила преподавать русский язык иностранцам. Но преподавать не нудно и скучно, а весело и с огоньком, чтобы в процессе преподавания передать саму русскую культуру и получше узнать тех, кто никогда не читал Достоевского в оригинале. Каждый ученик – это целая вселенная, целая жизнь, полная подъемов и падений. Безумно популярный сегодня формат fun education – когда люди за короткое время учатся новой профессии или просто новому знанию о чем-то – преподнесен автором как новая жизненная философия.
Ароматы – не просто пахучие молекулы вокруг вас, они живые и могут поведать истории, главное внимательно слушать. А я еще быстро записывала, и получилась эта книга. В ней истории, рассказанные для моего носа. Скорее всего, они не будут похожи на истории, звучащие для вас, у вас будут свои, потому что у вас другой нос, другое сердце и другая душа. Но ароматы старались, и я очень хочу поделиться с вами этими историями.
Россия и Германия. Наверное, нет двух других стран, которые имели бы такие глубокие и трагические связи. Русские немцы – люди промежутка, больше не свои там, на родине, и чужие здесь, в России. Две мировые войны. Две самые страшные диктатуры в истории человечества: Сталин и Гитлер. Образ врага с Востока и образ врага с Запада. И между жерновами истории, между двумя тоталитарными режимами, вынуждавшими людей уничтожать собственное прошлое, принимать отчеканенные государством политически верные идентичности, – история одной семьи, чей предок прибыл в Россию из Германии как апостол гомеопатии, оставив своим потомкам зыбкий мир на стыке культур.
Пенелопа Фицджеральд – английская писательница, которую газета «Таймс» включила в число пятидесяти крупнейших писателей послевоенного периода. В 1979 году за роман «В открытом море» она была удостоена Букеровской премии, правда в победу свою она до последнего не верила. Но удача все-таки улыбнулась ей. «В открытом море» – история столкновения нескольких жизней таких разных людей. Ненны, увязшей в проблемах матери двух прекрасных дочерей; Мориса, настоящего мечтателя и искателя приключений; Юной Марты, очарованной Генрихом, богатым молодым человеком, перед которым открыт весь мир.
Православный священник решил открыть двери своего дома всем нуждающимся. Много лет там жили несчастные. Он любил их по мере сил и всем обеспечивал, старался всегда поступать по-евангельски. Цепь гонений не смогла разрушить этот дом и храм. Но оказалось, что разрушение таилось внутри дома. Матушка, внешне поддерживая супруга, скрыто и люто ненавидела его и всё, что он делал, а также всех кто жил в этом доме. Ненависть разъедала её душу, пока не произошёл взрыв.