Аптекарский остров - [3]

Шрифт
Интервал

Ах, какая канитель-карусель!

Кружится, кружится…

Вот площадь. Что-то около одиннадцати. Эта круглая площадь, с круглым сквером посредине, и круглые шары фонарей вокруг сквера. И шары окружены каким-то круглым туманом. К этим шарам тянутся ветки, заиндевелые, белые. Автобус едет по кругу площади, и меня прижимает к стенке. Центробежная сила.

И автобус останавливается. У филармонии. Видно, кончился концерт. Это, наверно, субъективно — я редко бывал в филармонии — там всегда масса девушек. Их почему-то даже больше, чем старушек, и, конечно, больше, чем парней. Почему-то они очень ходят в филармонию. И не то чтобы они были синие чулки и некрасивые — очень даже симпатичные девушки. И вот они садятся в наш автобус — одни девушки — концерт кончился — хорошенькие, модные девочки… Но что-то странное с ними. Какие-то такие очень каменные, холодные лица. Такое выражение. В общем, похожее у них выражение. Они даже совсем друг на друга похожи. Ну да, после концерта… Но все-таки… Почему у них такие лица? Ну да, вспомнил: сегодня концерт Имы Сумак. Какой-то второй или даже первый ее концерт в Ленинграде. Конечно же, это она! Я узнаю ее по фотографиям и рекламам. Конечно же, это она поднимается сейчас по ступеням автобуса. Одна, две, три… много! Двадцать одна Има Сумак вошла в автобус. А как они сидят, или как стоят, или платят кондуктору! Просто поразительно. Как они гордо скользят по моему лицу взглядом холодным и далеким, как вершины Анд. Не замечают меня. А я, можно сказать, единственный молодой человек в автобусе. Вот какая хорошая девушка — и тоже Има Сумак… Как она не заметила меня! Царица!.. Но вот, бедная, вдруг закапал нос, и она судорожно ищет платочек, и вся независимость спадает с ее лица. Она смущается, краснеет и косится, видел ли я…

Ах ты, моя славная!

Вот будет у меня когда-нибудь дочка. Назову ее Сашей. Саша — будет полное ее имя. Саша Андреевна.

Будешь ты, Саша Андреевна, моей дочерью. Ой, какая ты красивая, Саша Андреевна! Молодая и счастливая…

А вот вчера затащил меня приятель в один дом играть на бильярде. А шел я, между прочим, совсем в другую сторону. Очень мне было спешно. И вот встречаю приятеля, он мне говорит: «Пошли на бильярде…» И я иду, именно потому, что спешил и очень было надо.

И не очень-то я люблю бильярд. Я даже его очень не люблю. И вот гоняю шары. Они мечутся, кругленькие. Толкаются, щелкают, пихаются. Что-то одушевленное в них.

А дверь из бильярдной открыта. И через нее видно лестницу. Кусок лестницы. И в этом кадре всё идут, идут, поднимаются девушки в белых платьях, в совсем одинаковых платьях. Идут чинно так, серьезно и плавно. И похожи на больших ночных бабочек со сложенными крыльями.

А мы удивляемся, откуда в Доме писателей столько девушек в белых платьях? А мы сняли пиджаки — и в рубашках, в углу рта сигарета, глаз прищурен, «оборот налево, дуплет в середину»… И так бьем, и так разгибаемся после удара — бильярд, писатели…

А по лестнице, в том куске, что виден в рамке двери, всё идут, идут девушки в белых платьях. Как на заклание, на костер… Большие ночные бабочки.

«Откуда их тут так много? Восьмой направо в угол». — «Тут вечер какого-то института. Придется шар выставить…» — «А что одни девушки? Вот этот хорошо прошел, классный шар!» — «Они, наверно, думают, что среди писателей есть женихи… Ха-ха! На две лузы…»

А девушки идут и идут.

Сашенька моя, Андреевна!..

Все это можно понять… Вот автобус. Два сиденья напротив. На каждом из них — мужчина и женщина. Сидят напротив женщины и мужчины. И все читают. А я стою над ними, держась за поручень, и вижу их затылки и раскрытые книжки. Я не знаю, какие это книги, и пытаюсь узнать по тексту. Текст прыгает.

«Целыми днями… Ли-ли… Лилиан лежала у моря… и в саду, который окружал ви-ви… виллу Ле… Лева… Левалли. В этом запущенном романтическом саду… саду встречались… на каждом шагу встречались мра… мраморные статуи, как в стихотворениях… Эй… Эй… Эй-хен… дорфа».

Тьфу, пропасть!

«Лучше прожить пять лет… чем про-про… про-су-ще-ство-вать, просуществовать пять минут». Что — лучше? Лучше просуществовать пять лет, чем прожить пять минут? Или лучше просуществовать пять минут, чем прожить пять лет? Или прожить пять лет, чем просуществовать пять минут?

Тоже непонятно. Почему? Кто это так уж точно знает?

«Счастье, конечно… в любви…» В любви? Ну конечно. Счастье в любви. Ничего особенного, «…но взаимной». «Счастье, конечно, в любви, но взаимной». Не правда ли, как замечательно сказано! Подумать только.

Ну еще… Последняя. Что пишут в последней?

«Как же удержать этого… этого… огненного… нет, ог-нен-но-кры-ло-го Ки-ки… этого Ки-ки… Этого Ки-фа-ре-да, чье безмолвие яснее слов говорит о желании». Яснее слов говорит о желании? Как-то не очень ясно говорит. «Насытить его — значит рас-статься с ним». Кого насытить? Этого Кикифареда? А расстаться с чем? Тоже с ним? Или с желанием?

Нет, с меня хватит…

И пожалуй, как понять друг друга? Ох уж эти книжки! Пассажиры! Вы же сидите рядом, вы сидите напротив: женщина рядом с мужчиной и мужчина напротив женщины… И ни черта не понимаете! И не смотрите друг на друга…


Еще от автора Андрей Георгиевич Битов
Человек в пейзаже

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Пушкинский Дом

Роман «Пушкинский дом» критики называют «эпохальной книгой», классикой русской литературы XX века. Законченный в 1971-м, он впервые увидел свет лишь в 1978-м — да и то не на родине писателя, а в США.А к российскому читателю впервые пришел только в 1989 году. И сразу стал культовой книгой целого поколения.


Нулевой том

В «Нулевой том» вошли ранние, первые произведения Андрея Битова: повести «Одна страна» и «Путешествие к другу детства», рассказы (от коротких, времен Литературного объединения Ленинградского горного института, что посещал автор, до первого самостоятельного сборника), первый роман «Он – это я» и первые стихи.


Фотография Пушкина (1799–2099)

В книгу включены повести разных лет, связанные размышлениями о роли человека в круге бытия, о постижении смысла жизни, творчества, самого себя.


Преподаватель симметрии

Новый роман Андрея Битова состоит из нескольких глав, каждая из которых может быть прочитана как отдельное произведение. Эти тексты написал неизвестный иностранный автор Э. Тайрд-Боффин о еще менее известном авторе Урбино Ваноски, а Битов, воспроизводя по памяти давно потерянную книгу, просто «перевел ее как переводную картинку».Сам Битов считает: «Читатель волен отдать предпочтение тому или иному рассказу, но если он осилит все подряд и расслышит эхо, распространяющееся от предыдущему к следующему и от каждого к каждому, то он обнаружит и источник его, то есть прочтет и сам роман, а не набор историй».


Улетающий Монахов

Книга «Полет с героем» подготовлена к 70-летнему юбилею классика современной русской литературы Андрея Битова, прозаика, сценариста, общественного деятеля, лауреата многих литературных премий, президента Российского Пен-клуба. Наряду с романом «Пушкинский дом», названным в свое время эпохальным, это самая петербургская книга автора, состоящая из двух разделов. Роман-пунктир «Улетающий Монахов» построен, как «Герой нашего времени» Лермонтова: новеллы связаны одним героем. Но если Печорин — герой одного возраста, то Монахов в течение шести глав проживает полвека: все сезоны мужского возраста, от подростка до пожилого человека.


Рекомендуем почитать
Прекрасны лица спящих

Владимир Курносенко - прежде челябинский, а ныне псковский житель. Его роман «Евпатий» номинирован на премию «Русский Букер» (1997), а повесть «Прекрасны лица спящих» вошла в шорт-лист премии имени Ивана Петровича Белкина (2004). «Сперва как врач-хирург, затем - как литератор, он понял очень простую, но многим и многим людям недоступную истину: прежде чем сделать операцию больному, надо самому почувствовать боль человеческую. А задача врача и вместе с нимлитератора - помочь убавить боль и уменьшить страдания человека» (Виктор Астафьев)


Свете тихий

В книгу «Жена монаха» вошли повести и рассказы писателя, созданные в недавнее время. В повести «Свете тихий», «рисуя четыре судьбы, четыре характера, четыре опыта приобщения к вере, Курносенко смог рассказать о том, что такое глубинная Россия. С ее тоскливым прошлым, с ее "перестроечными " надеждами (и тогда же набирающим силу "новым " хамством), с ее туманным будущим. Никакой слащавости и наставительности нет и в помине. Растерянность, боль, надежда, дураковатый (но такой понятный) интеллигентско-неофитский энтузиазм, обездоленность деревенских старух, в воздухе развеянное безволие.


Ого, индиго!

Ты точно знаешь, что не напрасно пришла в этот мир, а твои желания материализуются.Дина - совершенно неприспособленный к жизни человек. Да и человек ли? Хрупкая гусеничка индиго, забывшая, что родилась человеком. Она не может существовать рядом с ложью, а потому не прощает мужу предательства и уходит от него в полную опасности самостоятельную жизнь. А там, за границей благополучия, ее поджидает жестокий враг детей индиго - старичок с глазами цвета льда, приспособивший планету только для себя. Ему не нужны те, кто хочет вернуть на Землю любовь, искренность и доброту.


Менделеев-рок

Город Нефтехимик, в котором происходит действие повести молодого автора Андрея Кузечкина, – собирательный образ всех российских провинциальных городков. После череды трагических событий главный герой – солист рок-группы Роман Менделеев проявляет гражданскую позицию и получает возможность сохранить себя для лучшей жизни.Книга входит в молодежную серию номинантов литературной премии «Дебют».


Русачки

Французский юноша — и русская девушка…Своеобразная «баллада о любви», осененная тьмой и болью Второй мировой…Два менталитета. Две судьбы.Две жизни, на короткий, слепящий миг слившиеся в одну.Об этом не хочется помнить.ЭТО невозможно забыть!..


Лягушка под зонтом

Ольга - молодая и внешне преуспевающая женщина. Но никто не подозревает, что она страдает от одиночества и тоски, преследующих ее в огромной, равнодушной столице, и мечтает очутиться в Арктике, которую вспоминает с тоской и ностальгией.Однако сначала ей необходимо найти старинную реликвию одного из северных племен - бесценный тотем атабасков, выточенный из мамонтовой кости. Но где искать пропавшую много лет назад святыню?Поиски тотема приводят Ольгу к Никите Дроздову. Никита буквально с первого взгляда в нее влюбляется.


Путешествие из России

«Империя в четырех измерениях» – это книга об «Империи», которой больше нет ни на одной карте. Андрей Битов путешествовал по провинциям СССР в поиске новых пространств и культур: Армения, Грузия, Башкирия, Узбекистан… Повести «Колесо», «Наш человек в Хиве, или Обоснованная ревность» и циклы «Уроки Армении», «Выбор натуры. Грузинской альбом» – это история народов, история веры и войн, это и современные автору события, ставшие теперь историей Империи.«Я вглядывался в кривую финскую березку, вмерзшую в болото родного Токсова, чтобы вызвать в себе опьянение весенним грузинским городком Сигнахи; и топтал альпийские луга, чтобы утолить тоску по тому же болоту в Токсове».


Оглашенные

Роман-странствие «Оглашенные» писался двадцать лет (начатый в начале 70-х и законченный в 90-х). По признанию автора, «в этой книге ничего не придумано, кроме автора». Это пазл, сложенный из всех жанров, испробованных автором в трех предыдущих измерениях.Автор знакомит читателя с главными солдатами Империи: биологом-этологом Доктором Д., предлагающем взглянуть на венец природы глазами других живых существ («Птицы, или Новые сведения о человеке»), и художником-реставратором Павлом Петровичем, ищущем свою точку на картине Творца («Человек в пейзаже»)