Аптекарь, его сестра и ее любовник - [74]

— Отличная мысль. Не придется потом бегать еще раз.

— Ладно. Хочешь, я зажгу фонарь?

— Давай прибережем его на вечер.

— Бак с керосином практически полон. Я оставлю его в кухне вместе с фонарем.

— Отлично. А пока у нас есть свечи. И полно запасных батареек для электрических фонариков.

Дора прошла за ним до кухни, где он скрылся за дверью, ведущей в гараж. Ей хотелось пойти за ним, обнять его и крепко-крепко прижать к себе. Уэс ругал ее за то, что она нянчит сына. Ну, допустим, и что с того? Скотт — ее ребенок. Даже если ей суждено дожить и увидеть его стариком, он все равно будет ее ребенком, а она будет его защищать.

С ним что-то происходило в последнее время, и это «что-то» приводило ее в ужас. Она была больна со страху: это выражение она понимала буквально. Ее буквально мутило от страха после того, что она минуту назад увидела в его спальне.

Он переделал охранную систему на окне своей спальни, чтобы сигнал тревоги не включался, когда он тайком ускользал из дома. Разве этому есть какое-нибудь другое объяснение? С каких пор это продолжается? И как она могла не заметить? Неужели она оглохла и ослепла?

А ведь она заподозрила неладное по чистой случайности: принесла чистое постельное белье в его комнату этим утром и заметила его башмаки на полу у кровати.

Это были высокие водонепроницаемые башмаки на меху — идеальная обувь для снежной погоды. Но Скотт был не в этих башмаках, когда вчера вечером вернулся к ужину вместе с Уэсом. Считалось, что он не покидал дома до самого утра.

Но его башмаки свидетельствовали об обратном. С них натекли лужицы растаявшего снега. У Доры вертелся на языке вопрос, куда он ходил, но она заставила себя промолчать.

Она решила, что ей требуется больше доказательств, прежде чем обвинять сына в том, что он исчезает из дому тайком. Отключение электричества дало ей возможность провести следствие.

Но вот теперь, когда она увидела раскуроченную охранную систему и могла припереть его к стенке этими доказательствами, у нее не хватало духу задать сыну решающий вопрос. По возрасту он, безусловно, имел право приходить и уходить, когда вздумается. Правда, Уэс навязал ему казарменную дисциплину, но если бы Скотт захотел уйти из дома, Уэс не смог бы ему помешать. Разве что вступил бы в драку.

Так почему же он просто не ушел через дверь назло Уэсу? Почему улизнул тайком? Он вообще изменился до неузнаваемости. Ее милый, добрый, чуткий, покладистый Скотт помрачнел, у него даже появились приступы раздражения. Он стал замкнутым, враждебным и непредсказуемым.

Отчасти в этом был виноват Уэс, безжалостно давивший на него со спортивной подготовкой. Конечно, мальчик нервничает. Но Дора слишком хорошо знала своего сына и опасалась, что эти изменения в поведении вызваны более серьезными причинами, чем придирки Уэса. Скотт был сам не свой, и она хотела знать почему.

Мысленно Дора стала припоминать весь прошедший год, стараясь определить, когда она начала замечать эти перемены.

Прошлой весной.

Примерно в то время…

Внутри у Доры все похолодело.

Скотт начал меняться примерно в то время, когда перестал встречаться с Миллисент Ганн.

Тут зазвонил телефон, и она подскочила на месте от неожиданности.

— Я отвечу, — сказал Скотт. — Это, наверное, Гэри.

Он только что вернулся из гаража. Поставив керосиновый фонарь на кухонный стол, он потянулся к телефону. Это был старомодный настенный телефон без определителя номера и других опций, требующих электричества. — о привет, пап. — Скотт послушал несколько секунд, потом спросил: — Как же так? Да, она здесь. — Он передал трубку Доре. — Он звонит из больницы.

* * *

Бегли не питал теплых чувств к Датчу Бертону, и это было еще мягко сказано. Если уж говорить начистоту, ему хотелось вогнать Датчу в задницу свой ботинок одиннадцатого размера. За неимением лучшего, он решил высказаться откровенно.

— Ваше лицо напоминает сырой гамбургер.

— Это поверхностные порезы. — Шеф полиции, сидевший на краю смотровой кушетки, был похож на пятидесятифунтовый мешок картошки, заполненный на три четверти. — Осколки док вытащил. Я жду медсестру. Сейчас она вернется и обработает мне лицо каким-то антисептиком. Не самое приятное зрелище, но я выживу.

— Вам повезло больше, чем Хокинсу. У него сломана рука, но это чистый перелом. Они вправили ему вывих плеча. А вот с лодыжками придется повозиться. Обе раздроблены.

— Лучше бы это был его череп, — пробормотал Бертон.

— Мистер Хокинс был в алкогольном опьянении, — вставил Филин. Он стоял возле одной из перегородок, отделявших друг от друга смотровые боксы в приемном отделении неотложной помощи местной больницы. По другую сторону матерчатой перегородки слышались стоны Кэлз Хокинса. — Количество алкоголя в крови гораздо выше допустимого законом.

— Значит, он мне солгал, — с облегчением заметил Бертон. — Я спросил, пил ли он, но он сказал…

— Я думаю, вы слышите только то, что хотите слышать. — перебил его Бегли.

Бертон бросил на него злобный взгляд.

— Восстановление его лодыжек потребует тонкой хирургической операции, — продолжал Филин. — Они не могут оперировать его здесь. Из-за погоды, возможно, придется ждать несколько дней, прежде чем его можно будет транспортировать в больницу, где есть бригада хирургов-ортопедов. А пока он мучается.