Аппассионата. Бетховен - [130]

Какое же это всё-таки омерзительное слово, но без них никак не обойтись. Требовалось помимо всего прочего оплатить пребывание Карла в интернате Блёхлишера. На это должны были пойти доходы с банковских акций и довольно скромные сбережения. Но придётся отказаться от осуществления заветной мечты — покупки маленького домика в Мёдлинге. Ему так хотелось иметь собственное жильё, чтобы избавиться наконец от придирок домовладельцев. Но ничего не поделаешь, судьба племянника ему дороже. Деньги! Нет, нельзя всё время дурманить себя пением ангелов. Деньги, срочно нужны деньги.

На столе лежала газета, целиком посвящённая главному событию этих дней.

«Зельмира» — так называлась последняя опера Джоаккино Россини. Вена её заказала, и конечно же премьера состоялась именно в Вене. Публика бесновалась от восторга. Маэстро присутствовал на спектакле. Он едва переступил порог тридцати, но дорога его жизни на протяжении вот уже нескольких лет вымощена дукатами различной чеканки.

Безусловно, он одарённый человек, а таланту нельзя завидовать. В лесу искусства водятся самые различные певчие птицы, и он лично никоим образом не хотел бы поменяться с Россини местами. Наверняка это обоюдное желание.

Значит, оснований для гнева против Россини у него не было. Поводом для него скорее могло послужить поведение венской публики, которая вкупе с рецензентами вела себя так, словно «Зельмира» — он читал её партитуру — и впрямь представляла собой недосягаемую вершину музыкального искусства.

Ну хорошо, но его месса тоже, наверное, не самое худшее музыкальное произведение.

Так, сопрано... а в какой тональности?

Как раньше, только в более высоких регистрах!

Вот она, разгадка!

Он побежал пальцами по клавишам и внезапно как ужаленный отдёрнул руки.

Эта маленькая дьяволица Минона! Эта юная упрямица, совершенно непохожая на других детей Жозефины!

Он снова обнаружил в фортепьяно струны, и славный патер, так и не сумевший блеснуть врачебным искусством и сотворить чудо, объяснил суть этого явления: «Маленькая Минона фон Штакельберг пожелала, чтобы у вашего фортепьяно опять появились струны. Вдруг к вам опять вернётся слух. Минона пожертвовала на их установку всё содержимое своей копилки, и если уж это не поможет...»

Вот почему ангелы порой пели нежными детскими голосами.

— Как зовут эту дуру?! — орал Бетховен в один из последних дней октября 1822 года.

— Вильгельмина Шрёдер! — проорал ему в ухо верный вассал и секретарь Шиндлер, уже оказавший Бетховену много полезных услуг. — По слухам, она — невеста актёра Девриента!

Бетховен даже затрясся от отвращения.

Ох уж этот бесчувственный Шиндлер, обдавший его вонью давно не чищенных гнилых зубов. Однако без этого человека ему не обойтись. Про себя он называл Шиндлера «Вагнером», уловив в нём сходство с комическим персонажем из «Фауста».

— Любовные приключения мадемуазель Шрёдер меня не интересуют. Как только австрийской императрице могла прийти в голову нелепая мысль отметить день своего тезоименитства постановкой оперы именно немецкого композитора?

— Её величество очень восхищена мадемуазель и считает её восходящей звездой Бургтеатра... — Шиндлер сдвинул очки обратно на переносицу и принял важный вид.

— Да она же ещё совсем ребёнок! Сколько ей? Семнадцать? В этом возрасте не становятся звёздами.

— ...и потому милостиво соизволила, — непреклонно продолжал Шиндлер, — предложить своей любимице самой выбрать для своего бенефиса в день тезоименитства её императорского величества соответствующее музыкальное произведение. Мадемуазель Шрёдер остановила свой выбор на «Фиделио».

— Выходит, я так низко пал, что мои сочинения стали детской игрушкой?

— Спектакль по художественному оформлению не будет иметь себе равных, — попытался было утешить его Шиндлер.

— Вот как?! Отлично. А дирижировать буду я!

— Маэстро!.. — Шиндлер в ужасе вздёрнул обвислые плечи.

— А почему нет? — Бетховен пренебрежительно скривил губы. — Глухой будет дирижировать, а эта дура — хныкать. Так и передайте Умлауфу. Устроим настоящий балаган.

Бетховен сумел настоять на своём. Они договорились, что на предварительных репетициях дирижирует Умлауф, но на генеральной репетиции за дирижёрским пультом будет стоять Бетховен.

Стояли холодные, туманные ноябрьские дни, он нехорошо себя чувствовал; его бил озноб, и потому он не снимал плаща и широкополой шляпы. Воспалённые глаза сверкали, как у демона. «Ну наконец настроили? Сколько это продлится? Будьте любезны, увертюру!» Он не слышал ни одного звука, но зато видел, как действуют музыкальные инструменты, и знал каждую ноту.

Увертюру сыграли без малейшего срыва. Поднять занавес!

Двор Государственной тюрьмы. Всё как в либретто, но по случаю тезоименитства её императорского величества выполнено с особой тщательностью. На заднем плане главные ворота и высокая стена, из-за которой торчат несколько зелёных верхушек деревьев. Так свобода передаёт привет тем, кто оказался в царстве скорби и отчаяния.

Перед домиком привратника Марцелина гладит одежду. Из окошка на неё смотрит влюблёнными глазами Жакино. Его партию наверняка превосходно исполнит господин Раушнер.