Апостолы двуликого Януса: Очерки о современной Америке - [2]

В предлагаемой на суд читателей книге я постарался ответить на эти вопросы. Рассказывая прежде всего о политике, я отдавал себе отчет и в том, что без реального представления о жизни рядовых американцев, без понимания их глубинных забот и потребностей нельзя ни в чем до конца разобраться. И постоянно помнил — очень рискованно говорить о них в общем, давая всеобъемлющую и окончательную оценку.

Однако, анализируя политическую и государственную систему Америки, не было у меня даже и тени сомнения относительно того, что главенствующей этикой американского общества служит погоня за чистоганом, человек и его подлинные интересы отходят в этой стране на задний план, а официально проповедуемая мораль прямо противоположна следуемой правящим классом в действительности. Этим моральным двуличием пропитаны все государственные институты страны, которыми заправляет горстка «сильных мира сего», провозглашающих идеалы, отвергаемые ими на деле.

Их не интересуют подлинные интересы и заботы человечества. Их пропаганда старается сделать все, чтобы американцы не скинули с себя цепей замкнутого мира материальных ценностей и не выступали против имперских притязаний вашингтонских политиков. Но, осмеливаясь делать такой вывод, я вспоминаю о многих, очень многих американцах, вселивших в меня и надежду на будущее. Одного из них, к сожалению, не удалось увидеть — он ушел из жизни почти полвека назад. «Я уверен, что все мы, американцы, заблудились, но уверен также, что нас найдут, — писал он в одной из своих книг. — И вера эта, которая поднялась теперь до катарсиса знания и убежденности, для меня — и, думаю, для всех нас — не только надежда каждого в отдельности, но вечная живая мечта самой Америки. Я думаю, та жизнь, которую мы создали в Америке и которая создала нас, — сотворенные нами формы, разросшиеся ячейки, выстроенный нами улей, — по природе своей саморазрушительны… Думаю, формы эти отмирают и должны отмереть, но Америка и ее народ бессмертны, еще не раскрыты и нетленны и должны жить…»

Так мыслил и чувствовал американский писатель Томас Вулф. В его словах боль и отчаяние, мудрость и оптимизм, искренность и подлинная человечность. В них вера в простых людей Америки, чьим трудолюбием и умением работать я не перестаю восхищаться и на чей здравый смысл продолжаю надеяться.

Жизнь на Бродвее не затихает даже на миг.

Символические белые крестики поставлены в парке напротив Белого дома как напоминание о сотнях людей, погибающих каждый год от холода и голода в больших и малых городах Америки.

«Для десятков тысяч значительное сокращение программ на социальные нужды стерло грань между выживанием и смертью», — гласит надпись на табличке в этом же парке напротив Белого дома.

Нью–Йорк, занятый своим бизнесом, равнодушный, холодный (Фото Е. Свешникова).

Нью–Йорк, протестующий против агрессивных действий США в Центральной Америке (Фото Е. Свешникова).

Один из десятков тысяч отверженных Нью–Йорка (Фото Е. Свешникова).

В обычном магазине можно приобрести рубашку с надписью: «Вступайте в корпус морской пехоты! Отправляйтесь в далекие экзотические страны. Встречайте там интересных, необычных людей. И убивайте их!»

Глава 1 СОТВОРЕНИЕ ЛЕГЕНДЫ

У ИСТОКОВ АМЕРИКАНСКОЙ МОРАЛИ

НЕЗАКОНЧЕННОЕ ИНТЕРВЬЮ

Отшумев резиной колес по металлическому настилу Бруклинского моста, автомашина выскочила на эстакаду шоссе, нырнула в один из ближайших съездов и закрутилась в лабиринте тихих, малолюдных улиц. Здесь, вдали от сталебетонных громадин Манхэттена, пришлось довольно долго поплутать, пока наконец не нашел то, ради чего ехал в малоизвестные, совсем непривлекательные для туриста места.

Сначала показалось — здесь что–то не так. Тщательно сверил номер представшего передо мной строения с записанным в блокноте: Бруклин, авеню Томпкинса, дом № 70. Нет, все правильно, но из машины выходить не спешил, сомневаясь, что попал точно по назначению. Да и как тут не сомневаться, если здание передо мной холодно смотрело закрытыми решеткой окнами, измалеванными краской стенами из темно–бурого кирпича и массивной, обитой железом дверью. Скорее это был пакгауз или огромный полицейский участок, но только не школа.

Сходство с полицейским участком еще больше усилилось, когда, предъявив корреспондентское удостоверение охраннику при входе и расписавшись у него в журнале, я прошел в учительскую. За деревянной перегородкой сидел седой полицейский сержант. Одной рукой он что–то записывал, другой держал телефонную трубку, одновременно допрашивая притулившегося на табуретке хилого подростка. Мальчишка затравленно бегал глазами по комнате, ерзал и невнятно, сквозь рыдания отвечал на вопросы терзавшего его следователя.

— Что случилось? — поинтересовался я у стоявшей рядом статной пожилой дамы.

— Да вот опять, уже в который раз его ловим. Месяца два назад бросил школу, а теперь приходит сюда чистить карманы бывших однокашников. Что с ним делать, просто не знаем. А вы, собственно, по какому вопросу?

Узнав, что я приехал познакомиться со школой, побеседовать со старшим преподавателем Джоном Сильвером, и еще раз проверив мое корреспондентское удостоверение, она попросила другую даму за перегородкой вызвать интересующего меня учителя. Формальности соблюдены, и вскоре мы уже сидели с Джоном Сильвером в пустом классе на втором этаже.