Апостольская командировка. (Сборник повестей) - [49]

Упоенный голос восклицает:

— «…Кто — за?» — И умолкает.

Толпа зрителей тает. Вдоль всего коридора хлопают двери классов.

Перед декларациями остаются двое — насупленный и серьезный Саша Коротков, он о чем-то напряженно думает, поигрывая желваками, разглядывает текст, отпечатанный красивым шрифтом на белой бумаге. Рядом с ним, долговязым, коротышка второклассник Петя Чижов, круглая, щекастая физиономия выражает предельную завороженность, рот открыт. Саша Коротков с усилием отрывает взгляд от деклараций, угловато поворачивается, нервным широким шагом идет к своему классу. Петя Чижов срывается, бежит вприпрыжку, по пути останавливается, круто сворачивает к уборной — эх, загляделся, обо всем забыл. В школе начинается очередной урок.

Как всегда, в этот день в положенное время раздавались звонки, как всегда, деловая тишина уроков сменялась шумом перемен. Но можно было уловить, что сегодняшний шум не похож ни на вчерашний, ни на позавчерашний. Не исчезли смех, крики, возня, но в воздухе какая-то новая возбужденность, непривычная напряженность. Одни кучки быстро распадаются, другие же, наоборот, растут, иногда вдруг раскалываются надвое…

И в учительской оживление. Нина Федоровна Ромашкина, преподавательница истории в пятых, шестых — свежее личико в ямочках, белые руки прижаты к груди, — подходит ко мне.

— Анатолий Матвеевич, пол-урока сейчас пропало: требовали объяснить — за «лириков» я или за «физиков»?

— А все-таки, за кого вы? — поинтересовался я.

Опустила ресницы:

— За «лириков».

Жена и муж Тропниковы, «физики» и по профессии и по убеждениям, не жалуются, что у них уходит на уроках драгоценное время, они, я уверен, воздают хвалу своему кумиру, ниспровергают «лириков». Уверен в этом и Аркадий Никанорович, он заявляет:

— Мы тоже не молчим. Не-ет, не молчим — действуем!

Анна Игнатьевна, должно быть, не решила, чью сторону взять, все время ходит вокруг меня, прислушивается — не проговорюсь ли, за кого я, тогда и она будет знать, каких взглядов держаться.

На последней перемене она ворвалась ко мне в кабинет, красная от возмущения:

— Безобразие творят!

— Кто?

— Коротков подобрал компанию!

— В чем дело?

— Мероприятие срывают! Слушать не хотят! Вы только выйдите, полюбуйтесь…

Выхожу… У стены, где висят декларации, опять столпотворение. В самом центре Саша Коротков, рядом с ним девятиклассники, братья-близнецы Олег и Сергей Зобовы. Олег — лучший во всем районе шахматист, Сергей — без особых увлечений, зато круглый отличник. Олег торжественно держит лист какой-то серой бумаги. Сергей не менее торжественно молчит, а Саша Коротков ораторствует со свирепым лицом:

— А мы не согласны ни с теми, ни с другими! Истина посредине! Да, посредине! Обе стороны ошибаются!.. — Заметил меня, попробовал протолкаться навстречу, застрял в плотной стене любопытствующих малышей. — Анатолий Матвеевич! У нас свой взгляд! Рядом с этим, — он мотнул ершистой головой на декларации, — хотим вывесить свое слово! Почему не разрешают?

— Это же безобразие, Коротков! — строго урезонивает из-за моей спины Анна Игнатьевна.

— Спор с зажимом или свобода мнений?

— Ну-ка, — попросил я.

Десятки рук передают мне через головы широкий лист. На обратной стороне куска старых обоев химическими чернилами вкось и вкривь — новая «декларация».

Мы отказываемся голосовать за тех и за других! Не может быть разделения на «физиков» и «лириков»! В любом деле есть поэзия! В математике, физике, химии ее не меньше, чем в литературе и живописи! Мечта о новом, предчувствие нового, открытие нового — вот поэзия! Истинный физик всегда поэт!! А те «физики», что отрицают лирику, обворовывают сами себя! «Лирики», возражая им, не понимают сути поэзии! Они не «лирики»!!

ГОЛОСУЙТЕ ЗА НАШУ ДЕКЛАРАЦИЮ!!!

— Очень хорошо. Повесьте рядом, — сказал я.

И между двумя декларациями, с такой тщательностью и любовью выполненными лучшим в школе шрифтовиком-художником Леней Корякиным, втиснулась третья, варварски кричащая кривыми буквами, изобилующая восклицательными знаками, — воистину бунтарский документ.

Сторонники этой декларации гордо стали именовать себя «независимыми», а с той и с другой стороны их непочтительно — и, пожалуй, несправедливо — прозвали «болотом».

17

Митингуют в коридорах, на лестницах, во дворе под моим окном. Митинги вспыхивают после уроков в тесной раздевалке. Спорят с таким вдохновенным ожесточением, словно судьбы науки и культуры, судьбы всего необъятного человечества зависят только от них и ни от кого больше.

Самой типичной фигурой становится мятущийся. Какой-нибудь Женя Сысоев из шестого «Б» или Вася Ушаков из пятого «А» — та многоликая серединка, галдящая, носящаяся сломя голову на переменах, извечные «казаки-разбойники», несгибаемые «троечники», — потолкавшись на одном митинге, проникаются неистовой преданностью к «физикам». Ракеты, летящие на Марс, кибернетические машины (шутка ли, сами решают задачи) — «физики» превыше всего! А через пять минут слушают стойкого «лирика», проповедующего: «Гордая наука, шапку долой!..» — и «физики» ниспровергнуты. А тут еще появились такие, кто обвиняет и тех и других. Как устоять против их декларации, нагло занявшей центральное место на стене? Женя Сысоев и Вася Ушаков настраиваются воинственно: «Болото»? А в нос хошь?.. Не «болото» мы, а «независимые»! Однако и эта независимость длится до следующей перемены…