Апокалипсис откладывается - [4]

– Кстати вас ждет уже в кабинете один, тоже, видимо, очень перспективный, – хихикнул Главный. – Не буду задерживать.

Скудный старый кабинет выглядел празднично – солнечные лучи вызолотили его, смягчили давние потеки на обоях, задекорировали несвежую краску. Однако ожидающего Веника посетителя, солнечные лучи словно бы огибали. Посетитель был серый, обтерханный, видимо поэт.

Поэт поводил носом – по коридору уже струились запахи, предшествующие открытию столовой. Неплохой столовой, чего нельзя было предположить о стихотворце.

Веник ерзнул лоснящимися уже брюками по сидению и начал протирать очки, пытаясь на вид определить: стоит ли читать очередную писанину, или таки, не стоит. По всему выходило, что не стоит. Веник тяжело вздохнул, предчувствуя долгую мутотень с очередным графоманом, и, прячась, от его голодного, ищущего взгляда, уткнулся таки в рукопись.

Стихотворение начиналось «О время, время…» Веник вздрогнул. Что этот празднописец знает о Времени?

– Глубокая тема, – сказал он, внимательно изучая, как крепится к карнизу штора. – Но уверены ли вы… – Веник перевел взгляд на ржавую скрепку, удерживающую замусоленные листки, глубокомысленно оценил год выпуска машинки, на которой был напечатан текст. – Уверены ли вы, что читатель хочет, чтобы мы с вами говорили сегодня о Времени? – почти шепотом, интимно обратился к посетителю Веник. – Актуальна ли тема времени в наш сиюминутный век… – он с удовольствием отложил в сторону рукопись-машинопись. – Вы знаете, почему так мало сейчас толстых философских романов? Где Лев Толстой? Где Достоевский наших дней? Наши с вами современники не успели еще осмыслить глобально события последних десятилетий. Мы ведь пережили не просто смену власти, мы пережили смену формаций. Из феодализма в капитализм – это ведь не делается в 20 лет.

Время коварно… – Веник вздрогнул, чувствуя спиной холодок: «А вдруг этот, обтерханный…» – Да что романы, даже поэм сейчас не пишут. Не идет. Время тормозит. А вы его – под уздцы. Может, следует как-то проще… О, минута, о, секунда, например. Вот это и будет современно, востребовано… Поэт слушал.

Заглянул Свиньин из сельхозотдела. Вид у него был донельзя серьезный и озабоченный: пришел звать на партию в недавно освоенные им нарды. Веник глянул на Свиньина. Посетитель тоже глянул.

– Очень занят? – спросил Свиньин. Веник посмотрел на посетителя по-доброму.

– Мы, в общем-то, договорили. Вы еще чуть-чуть рукопись подработаете, я еще раз посмотрю… «Вахту надо предупредить, чтобы не пускали».

Посетитель обречено стал собирать таки рассыпанные Веником в пылу красноречия листки. Веник засобирался из кабинета, и ни он, ни даже посетитель, кажется, не заметили, что один, заглавный лист рукописи, тот самый, что начинался фразой «О, время, время…» случайно остался на столе. Веник вышел и запер дверь кабинета на ключ.

Глава 2.

Если рукописи не горят – остерегайтесь Полиции времени

О, время! Конус, уходящий в бесконечность! Мгновенья лопаются мыльным пузырём… Мы ждем прыжка от времени сквозь вечность, А кольца выгорают каждым днём.

О время – быстротечная неспешность! Всегда – стрелой, но тут же снова в круг… Найду ли я в тебе земную нежность, Или погибну во мгновеньи вдруг?

Кто подложил сюда эти бездарные стишата?

Но – минуточку!.. Кто, кроме Веника, вынесшего это знание из воплощения на одной из развитых планет мог знать, ЧТО представляет из себя ВРЕМЯ? Кто мог знать, что время действительно конус из непрерывно рождающихся колец, который в любой произвольно выбранной точке высчитывается как тор, стремящийся к нулю?

Потому-то и кажутся невозможными путешествия во времени. Ведь стоит нам только выбрать точку, куда бы мы хотели попасть и ввести в формулу времени момент массы, как функция автоматически обнуляется. Веник даже помнил определение из учебника по Теории пространства и времени: «Время непрерывно-дискретная функция пространства, равная нулю в любой произвольно выбранной точке с заданной массой».

Однако возможность путешествий во времени все-таки существовала… Ключ к перемещениям во времени был в том, что время, как функция, обладало двумя взаимоисключающими свойствами – непрерывностью и дискретностью (прерывистостью)…

Чем больше Веник вчитывался в стихотворные строчки, тем сильнее дрожали его руки.

Он скомкал было листок и швырнул в корзину. Достал из корзины. Начал искать в столе случайно подаренную кем-то бензиновую зажигалку. Выдвинул один ящик, второй. Обливаясь потом извлек-таки зажигалку из-под кучи бумаг на столе. Чиркнул раз пять колесиком о кремень. Зажег. Потушил. Бросился к двери и запер ее. Снова зажег огонек. Поднес к нему комок бумаги. Спихнул пылающий шар в пепельницу. Перевел дыхание. Сел за стол. Прямо перед ним, на том же самом месте лежал пожелтевший листок, с печатными столбиками стихов, которые начинались так: «О время…»

Веник почувствовал смертельную слабость. На миг навалилась чернота, но тут же холодный пот возвестил, что сердце всего лишь засбоило, что будут еще секунды, а может и годы…

Веник свисал со стула, слушая биение своего сердца, и уничтожая в уме следы своего пребывания в этом городе. Он понял, что то, чего он больше всего боялся, наконец случилось – его засек Патруль Времени.