Апокалипсис Иоанна - [33]

. XVII, 17). «Дракон сей стал перед женой, которой надлежало родить, дабы, когда она родит, пожрать ее младенца». Стремление дракона истребить младенца объясняется, конечно, желанием окончательного овладения миром. «Младенец» означает вообще духовное рождение в Церкви, единственное число берется здесь явно иносказательно. Видеть же здесь в младенце Христа и приурочивать событие к Рождеству Христову едва ли соответственно, хотя при всей многосмысленности этой аллегории допустим даже и этот смысл, но в таком случае образ жены надо толковать уже не в собирательном смысле церковного общества, но в личном — Богоматери. Хотя в Евангелиях прямо и не говорится об участии дракона в преследовании родившегося в Вифлееме Богомладенца, но оно, очевидно, было, и царь Ирод явился орудием его вдохновений. Однако такое допущение не упраздняет всего общего экклезиологического значения этого образа. Дальнейшее изображается так: «и родила она младенца мужеского пола, которому надлежит пасти народы жезлом железным, и восхищено было дитя ее к Богу и престолу Его» (5). Кто может быть этот Младенец, если не Христос, Царь царствующих, «пасущий народы жезлом железным» (Откр. II, 27; ср. Ис. II, 9; 1 Кор. XV, 25), оставляющий мир в Вознесении и сидящий одесную Отца? Церковь может быть рассматриваема — в лице Пресвятой Богородицы: как личного ее воплощения, в качестве Матери Его. Событие же Вознесения здесь изображается иначе, чем в Евангелии, под другим углом зрения, в аспекте борьбы с князем мира сего, который есть и общий аспект христологии Откровения, как мы будем не раз убеждаться на протяжении всего его. То, что во всем Новом Завете есть прославление Христово и завершение Его спасительного дела, в Откровении есть удаление из мира как «восхищение к Богу и престолу Его» от злобных и властолюбивых притязаний и попыток князя мира сего. Хотя Христос и оставляет мир со словами: «дадеся Мне всякая власть на небесах и на земли», однако эта данная Ему, т. е. приобретенная Им спасительным Его служением власть имеет еще быть осуществляема на протяжении долгого времени земного существования Церкви (о чем и сказано у ап. Павла: «Ему надлежит царствовать, доколе низложит всех врагов под ноги Свои... Он предаст Царство Богу и Отцу, когда упразднит всякое начальство и всякую власть и силу... все покорно Ему» (1 Кор. XV, 25, 24, 27). Именно Откровению, и ему только одному, или же, по крайней мере, ему по преимуществу, свойственна эта сторона христологии, которую можно определить как учение о воцарении Христовом в мире, которое происходит на основе совершившегося Его спасения.

Однако «младенец» и здесь может пониматься так же аллегорически, как многоединство соборной апостольской Церкви, которая в небесах присутствует во Святых Своих, молящихся о Церкви и борющихся за нее и вместе с нею. Эта именно истина раскрывается в Откровении в разных его местах и в общем контексте, и это также позволяет говорить о восхищении младенца к Богу, примем воинствование жезлом железным относится уже к духовной силе и несокрушимости Церкви. Во всяком понимании очевидно, что судьбы Церкви совершаются на небе и «а земле, а не на земле только. «А жена убежала в пустыню, где было приготовлено для нее место от Бога, чтобы питали ее там тысячу шестьдесят дней» (6), т. е. 42 месяца, или три с половиной года. Это есть известный уже нам и все повторяющийся срок, в применении как к царству Христову, так и антихристову — некоторый мистический период времени. Что же означает это бегство в пустыню? Оно может относиться к гонениям на Церковь как древним, современным написанию Откровения, так и новейшим, вплоть и до наших дней. Церковь в лице своих настоящих духовных вождей как будто сокрывается в пустыне, становится невидимой. Это не значит, что она пребывает недоступной гонениям, которые, напротив, могут принимать жесточайшие формы и самые широкие размеры. Но Господь сокрывает от очей преследователей и сохраняет «святой остаток», «семена» Церкви, которые во благовремении нежданно дают всходы и плоды, так что Церковь является неистребимой на земле, вопреки всей лютой злобе и настойчивой вражде дракона и воинства его. Здесь говорится именно о чуде пребывания и сохранения Церкви в мире вопреки всем гонениям, как они ни кажутся и как на самом деле ни являются истребительными. Это слово Откровения есть исповедание веры и голос христианского мужества, раздавшийся в одну из тяжелых эпох ее истории вместе со свидетельством о том, что самое это существование и сохранение Церкви являются делом чудесным, прямым вмешательством Промысла Божия. Эта мысль утверждает верных сынов Церкви в их христианском мужестве и неустрашимости перед тем, что естественно, по-человечески, действительно способно устрашать.

Начиная с XII-ой главы, с 7-го стиха, открывается новая картина подобной же важности и значительности темы и содержания, как и предыдущая (стихи 1-6). Это есть война в небе. Здесь говорится не об изначальном падении сатаны, увлекшем за собой «треть» ангельского мира, но и о продолжении этого «пролога в небе», который далее продолжается уже в земной, человеческой трагедии. «И произошла в небе война: Михаил и ангелы его восстали против дракона, и дракон и ангелы его восстали (против) них» (7). В других местах Слова Божия мы вообще ничего не находим об этой войне, которая сопровождается взаимной непримиримостью (это явствует из дважды повторенного «воевали» в применении как к воинствам арх. Михаила и Ангелов его, так и дракона и его ангелов) (7). Война эта свидетельствуется как некое новое событие в «небе», которое, очевидно, наступает в связи с известным назреванием духовного процесса и окончательным самоопределением и утверждением в своем каждой из борющихся сторон. И действительно, в Ветхом Завете мы еще наблюдаем некоторую их взаимную терпимость и как бы даже благодушие. Иначе трудно понять то, что говорится в Прологе книги