Апокалипсис Иоанна - [109]

] преимущественно в службах пасхальных (таково, например, «Светися, светися, новый Иерусалиме, слава бо Господня на тебе воссия, ликуй ныне и веселися, Сионе»). Совершенно очевидна вся несовместимость покаянного ужаса и его молитв о личном спасении и прощении с последней призывной молитвой Откровения ей, гряди: здесь остается только или — или. Молитва ей, гряди совершенно не вмещается в контекст «мясопустного», трепета пред пришествием Христовым, она есть для него не дерзновение, но дерзостность, не вдохновение, но духовная прелесть. Поэтому здесь остается лишь такое же отношение и к первохристианству, как к христианству апокалиптическому, и в этом проявляется еще одна общая черта отношения исторических церквей, не исключая и восточной, к Апокалипсису, который остается если не под прямым запретом, то под подозрением, связан некоторым опасением, что и выражается в богослужебном его неупотреблении. [128]

Итак, возникает общий и основной вопрос: каково же конкретное значение этой молитвы: «ей, гряди, Господи Иисусе», которая есть последнее слово последней книги всей Библии, а постольку и всего христианства? Относится ли оно к Судии, грядущему судить живых и мертвых, как Он изображается у синоптиков и во всей новозаветной письменности, а также даже и в самом Откровении (XX, 11-15)? Или же прямо даже и не относится поскольку оно отделено в контексте главами XXI-XXII, посвященными небесному Иерусалиму и граду Божию? Иначе тот же самый вопрос может быть выражен и так: какое содержание вкладывается в молитву: «ей, гряди», какова ее «интенция», эсхатологическая или же хилиастическая, или же та и другая вместе? Она не может быть прямо эсхатологическою или же только таковою, поскольку трепет страшного дня судного смыкает уста и поражает ужасом перед такой молитвой. И даже не только это одно, но и самый предмет ее является слишком трансцендентным, чтобы сделаться конкретным содержанием молитвы. Парусия — запредельна жизни этого века, и она не совершится в его пределах, а в этом смысле она и вообще вне нашего времени. [129] Она заключена поэтому в неведение, т. е. в практическое несуществование для времени нашего века. Она относится к новому творению Божию в мире актом Божественного всемогущества. [130] В этом смысле и сказано, что «о дне же том или часе никто не ведает, ни Ангелы небесные, ни Сын, только Отец» (Мк. XIII, 32, Мф. XXIV, 36: «о дне же том и часе никто не знает, ни ангелы небесные, а только Отец Мой один»).

Поэтому в отношении ко Второму пришествию остается бодрствование, к которому Господь и призывает всех, т. е. отношение как к руководящей идее, общему направлению жизни, а не событию или цели, которая может стать и предметом молитвенного упования (иначе, как относительно общего благоприятного исхода всей жизни, именно «христианской кончины живота и доброго ответа на Страшном судище Христовом»). Иначе же, в другом, буквальном смысле, молитва наша о Втором пришествии Христовом для суда онтологически является недоразумением как содержащая в себе противоречие, религиозно же некоторой фамильярностью, просто неуместной по беспредметности своей.

Все предыдущее рассуждение клонится к тому, чтобы показать, что в одном смысле, именно эсхатологическом, в отношении к Парусии молитва «ей, гряди» и неуместна, и неосуществима, почему и отсутствует в таком значении в Слове Божием, как и в церковной литургии. Отсюда следует заключить, что ее появление в первохристианской Церкви и пламенный к ней призыв, который мы имеем в Откровении, в самой возможности своей, как и действительности, должны иметь иное значение, нежели эсхатологическое, именно конкретно-историческое. На него может быть дан в таковом смысле и ответ в отношении ко времени, именно: «ей, гряду скоро, аминь», уже как предпоследнее слово Откровения, в ответ на которое звучит и последнее: «ей, гряди, Господи Иисусе» (XXII, 20). «Гряду скоро» также может иметь и действительно имеет в разном контексте Откровения различный оттенок смысла. Его мы различаем как онтологический, относящийся к внутреннему свершению, к наступлению зрелости, и как хронологический, в отношении ко времени или сроку. (Так, первый стих первой главы Откровения: «чему надлежит быть вскоре» имеет онтологическое значение; напротив, последний стих (20) последней главы: «ей, гряду скоро» имеет скорее хронологический смысл, относится к нашему времени и срокам). Однако при различии этих оттенков остается для них один общий и основной смысл, который только и делает и молитву: «ей, гряди», и обетование: «ей, гряду скоро» возможным и вразумительным. Это смысл не эсхатологический, но хилиастический. Надо строго различать эти оба значения, хотя обычно они смешиваются в общем понятии эсхатологического. Это последнее относится не к свершениям исторического времени века сего, но лежащим за его пределами, в жизни будущего века, метафизической и даже метахронологической. Хилиастическое же уразумение последних времен и свершений относит их к жизни этого века, к истории, хотя даже и к метаистории, однако не в трансцендентном смысле жизни будущего века, но лишь к последней части его, тысячелетнему царству Христову на земле.