Апокалипсис - [152]

(…сон меняет декорации: Джеки в доме родителей, и Гленн снова пьян… расположился на диване с бутылками виски и тоника, чтобы не пришлось никуда ходить, дабы наполнить стакан повторно, сюда же притащил ведерко со льдом; конец света, или около того, который он явно решил встретить пьяным вдрызг, и кто бы ему запретил? Ее родители так и не вернулись из гипермаркета, поездка заняла бы у них два часа, максимум три, а они уехали двадцать два, да нет, двадцать четыре часа назад, поцеловав на прощание Джеки и проигнорировав Гленна (они игнорировали его с тех пор, как узнали о беременности дочери), пообещав не задерживаться, будто сглазили себя же и не сдержали обещания, и Джеки очень нервничала, хотя не была так уж расстроена, как, казалось, должна бы: все надеялась, что они вот-вот появятся, не важно, что там показывали по телевизору, прежде чем сигнал вещания стал пропадать, не важно, какие ужасы прикрывал бесстрастный профилактический экран, — когда Джеки поднялась наверх и посмотрела на улицу сквозь панорамное окно, то не увидела ничего необычного: знакомый пейзаж, никаких пожаров, массовой паники, гибнущих людей, ничего, что убивало бы их, сваривая, испепеляя плоть до самых костей (а оно распространялось быстрее, чем ученые выдавали гипотезы: новый штамм птичьего гриппа, используемый как биологическое оружие; мутировавшая разновидность оспы; вторая догадка более правдоподобна, учитывая невероятную силу и жестокость эпидемии; впрочем, опять промах — мор поставил планету на колени всего за три дня; другие возлагали ответственность на террористов, кто-то совсем уж углубился в фантазии: всему виной авария на плантации в Олбани на прошлой неделе, где велись работы с нанотехнологичными образцами; инопланетный вирус, попавший на Землю вместе с метеоритом, пересекшим небосвод несколько ночей назад; ах да, разумеется, гнев Божий, и не важно, что события, сотрясающие мир, мало напоминают апокалипсис из Откровения Иоанна Богослова: в конце концов, проповедники достаточно поднаторели в свободных интерпретациях библейских текстов, отвечающих их собственным интересам, чтобы для них не представляло никакого труда проделать — то же в нынешних условиях) (и как же быть с теми фотографиями, что Джеки и Гленн видели, совершенно сбитые с толку творящимся кошмаром? Разве могла это быть тень чего-то, случайно натолкнувшегося на тот небоскреб в Чикаго, мысль абсурдная, это что-то должно было быть невозможных размеров; но что тогда столкнулось с самолетом президента? Не крылья ведь это были? Таких огромных птиц ведь не бывает); за окном она заметила движение, по дороге мчалась машина, на долю секунды Джеки даже решила, что это родители, но потом поняла, это не их «субару», это белый «гео метро», машина Уэйна, из-за которой все над ним посмеивались, звук двигателя такой надсадный, словно Уэйн гнал на пределе; Джеки смотрела и чувствовала, будто что-то нависает над нею, какая-то беда вот-вот обрушится, клацнет зубами и поглотит полностью, и едва она подумала: только не останавливайся, проезжай мимо, — как завизжали шины, и Уэйн резко свернул к ее дому, круша газон, взметая комья земли и травы, не выключая двигателя, вывалился из машины и кинулся к входной двери, замолотил двумя руками, выкрикивая ее имя до хрипоты; Джеки не двигалась, теша себя надеждой, что Уэйн заберется обратно в свою микролитражку и укатит прочь, что бы там ни приключилось с ним, но Гленн, едва ворочая языком, пробормотал «он-пришел-оденься-ради-Христа», и Джеки прошла к двери, по которой колотил Уэйн, с твердым намерением попросить его уйти, что бы ни происходило, это их не касается (удивительно, как могла она вот так просто отвернуться от человека, которого давно называла лучшим другом, после Гленна, конечно), но едва повернула дверную ручку, как Уэйн влетел внутрь, закричал, что ей нужно ехать, немедленно, времени совсем нет; Джеки сразу почувствовала его запах, медь и щелочь: запах крови и страха, поняла она, едва оглядела его одежду, сплошь забрызганную кровавыми пятнами (и это что, обломок кости? — вот этот розовый комочек…) Все очень скверно, его слова будто привели всех в чувство, и Джеки коснулась его руки, и кровь на той была еще совсем свежая (что с ним случилось?!), и принялась уговаривать успокоиться, тише-тише, все хорошо; он не слушал, кричал, что им нужно убираться, схватил Джеки за плечо, и в этот момент наверху появился Гленн, и что он мог подумать? Парень, который всегда его беспокоил, вернее, его отношение к Джеки, пришел, чтобы забрать ее, — ей следовало предвидеть, что за этим последует, но ведь, несмотря на свой «мачизм», Гленн всегда казался таким мягким и спокойным; впрочем, кварты виски с тоником вполне достаточно, чтобы сыграть в атакующего защитника, что Гленн и доказал, в мгновение ока оказавшись рядом с Уэйном, обхватив его торс и яростно оттолкнув к стене; они почти повалились на пол, Уэйн успел оттолкнуть Джеки назад к дивану; теперь и Глени был измазан кровью и уже занес кулак, чтобы ударить противника, но Уэйн успел отпихнуть его ногой, прямо к лестнице, и Джеки, прижимая руки к животу, все кричала, чтобы они прекратили, это глупо, но Уэйну Гленн больше тоже не нравился; ревность, Джеки знала, хотя и пыталась игнорировать причины, заставлявшие полыхать это пламя, — двое парней тузили друг друга, осыпая проклятиями, не разберешь, где чья нога или рука, а Джеки все думала: вот как вернутся сейчас родители, — а потом панорамное окно вдруг с дребезгом осыпалось внутрь, и массивное, рычащее нечто ввалилось в гостиную, отряхиваясь, словно собака, от осколков; она завизжала, и ноги сами понесли ее прочь, заставили вскочить на диван; за краткий миг Джеки оценила размер этой твари: четыре фута, плюс горб добавлял еще один фут; голова большая, словно индейка на День благодарения, каждая нога размером с тарелку; и что гиена делает в Нью-Йорке? Но это же не гиена — существо кинулось на замершего было Гленна и откусило, оторвало от тела его занесенную руку: хруст сустава, треск сухожилий, фонтан крови, вопль Гленна, рык из глотки монстра, густой, басистый рев с тонкими нотками в конце; рука Гленна торчит из пасти твари, словно резиновая игрушка, которую жует щенок; кивком монстр перекидывает добычу в другой угол рта и набрасывается на парня; Уэйн ползет прочь, белый как полотно, а Джеки кричит, кричит Гленн, припертый тварью к стене, и голова его между острыми зубами; его крик срывается на такие ноты, которые Джеки не считала прежде возможными, и связки его, конечно, на пределе; а она сама, сколько она еще сможет выдержать? Тварь сжала челюсти; хлопок и хруст, словно в руке раздавили яйцо; крик Гленна оборвался; а Джеки не останавливалась, словно легкие ее были доверху заполнены ужасом, даже когда Уэйн поднялся и неровным шагом приблизился к ней, пройдя мимо твари, слишком занятой, чтобы обращать на что-либо внимание, и поскользнувшись на большом осколке стекла; он схватил Джеки за руку и потянул к выходу, дверь до сих пор была распахнута настежь, но там они остановились, потому что новый звук разнесся по округе, пронзительная какофония, словно ненастроенный оркестр, и темные фигуры (кто знает, сколько их было? Двадцать? Тридцать? Больше?) побежали по дороге прямиком к дому Джеки; рука Уэйна затряслась в ее руке, словно его ударили электрошоком; позже она поймет, что он, вероятно, был на грани безумия, мотор, который вот-вот заглохнет; она собиралась набрать воздуху для нового крика — очень трудно набрать достаточное количество за один раз, если ты на шестом с половиной месяце беременности (плюс бутылка «Джек Дэниелс» и любовь всей ее жизни, Гленн, жизнь которого закончилась в зубах этой, этой…); когда рука Уэйна перестала дрожать, Джеки взглянула ему в лицо, и то, что она увидела, — а именно неожиданный переход от смертельного испуга к чему-то другому, — остановило ее крик; «Быстро», — приказал он, подталкивая обратно в гостиную (тварь рычала и предупреждающе клацала зубами в их сторону; господи, Гленн…), потом в кухню, к подвальной двери, вниз по ступенькам, через подвал, к топливному резервуару, по дороге прихватив с отцовского верстака какую-то тряпку и коробок с длинными спичками, лежавший здесь, кажется, с тех нор, как Джеки себя помнила; над головой глухой топот и скрип: другие твари заполнили гостиную; Уэйн принялся откручивать крышку резервуара — раз, два, застряла; он кинулся назад к верстаку за гаечным ключом; наверху началась настоящая оргия, твари выли и рычали, царапали когтями деревянный пол — боже, они дрались из-за Гленна, делили то, что от него осталось; Уэйн отвинтил крышку; тяжелый запах бензина ударил в ноздри; обмакнув тряпку в топливо, сначала наполовину, потом целиком, он оставил ее торчащей из бака: «Иди и открой задние двери, — сказал он Джеки, доставая три спички из коробка, — не настежь, только чтобы оглядеться»; она послушалась, приоткрыв тяжелые металлические створки, ведущие из подвала наружу; задний двор — зеленый и спокойный; «Отлично, — отозвался Уэйн, — по сигналу побежишь к соседнему дому, к желтому», и, прежде чем Джеки успела поинтересоваться, как женщина на ее сроке беременности способна на что-либо, хотя бы отдаленно напоминающее бег, Уэйн чиркнул спичкой и без промедления поднес к тряпке; язык пламени лизнул ткань; десять футов через двор, Уэйн крикнул: «Беги!»; живот и груди раскачивались тяжело, болезненно; ноги не слушались, почти сведенные судорогой; легкие горели; она нe оборачивалась, не хотела видеть то, что убьет ее; только молилась, чтобы все случилось быстро; Уэйн бежал рядом, сдерживая шаг, чтобы Джеки не отстала; так что они добрались к окраине двора как раз к тому моменту, как рванул резервуар, превратив дом в желто-оранжевый БА-БАХ, посыпались стекло и щепки, взорвался газовый баллон под окном и, судя по звуку, машина Уэйна; она чувствовала жар даже там, где находилась, видела обломки, хотя не могла оценить всего масштаба разрушения. «Гленн», — произнесла она, но Уэйн поторапливал…