Анжелюс - [6]

Жермэну все же окрестили, и она была у первого причастия, но мать в дальнейшем не внушала ей никаких догматов и никакого стремления к религии.

В парижском пансионе для молодых девушек, где она провела три года после смерти матери и где пополняла свое образование во всех областях, ей преподавали и закон божий наряду с уроками музыки и прочим. Пансионский священник, которому надлежало следить за религиозным воспитанием девушек, был человеком ловким, гибким, настойчивым и властным. Обнаружив неопределенные, неустойчивые верования Жермэны, он с упорством миссионера задался целью обратить ее к вере, но добился этого только наполовину: она уверовала всем своим сердцем и воображением лишь в трогательную христианскую легенду.

Иногда ее охватывали порывы сентиментальной любви и сладостной набожности, обращенные к Спасителю и деве Марии, но обряды никогда не имели для нее значения, и она считала их созданными для простого народа. Правда, она охотно посещала церковь по воскресеньям и выполняла необходимые обязанности как из чувства долга, так и из чувства приличия.

Вот почему деву Марию, мать Христа, она молила послать ей дочь. Ее молитва не была услышана, но внезапно объявленная война 1870 года оказала гораздо большее влияние на исполнение ее желания, чем призывы к небу.

Несмотря на то, что г-н де Бремонталь был свободен от обязательства военной службы, он, как пылкий патриот, при первом же известии о надвигавшейся на Францию опасности пожелал записаться добровольцем и идти на войну.

Жермэна, любившая его без особой страсти, как верная и преданная жена, скорее как мать, чем как женщина, безумно испугалась, что потеряет его: она только того и желала, чтобы прожить всю жизнь с ним и детьми в этом замке, который ей нравился, в этой местности, которую она обожала.

Мысль об опасности, угрожавшей мужу, возможность его смерти, беспокойство, от которого она стала бы страдать во время его отсутствия, побудили ее испробовать все средства, придумать все возможное, чтобы он отказался от своего решения.

Что же она сделала? То, что попробовала бы каждая молодая, красивая женщина: она опять стала любящей и до такой степени утонченно-кокетливой, что он был как бы захвачен новой любовью.

Удерживая мужа, стремившегося к выполнению великого долга, она обрела неожиданно средства обольщения и отдавалась ему со страстью пылкой и влюбленной любовницы.

Никогда еще она не была с ним такой, никогда он не испытывал этого волнующего соблазна, исходящего от нее, этой покоряющей власти поцелуев, которая заставляет все забыть, на все согласиться. Он с удивлением и восхищением наблюдал этот внезапный порыв страсти, охвативший его жену. И, побежденный, он сначала поддался всем ласкам, всем нежностям, всем искушениям любви, которыми она его сковала и пленила.

Но когда отступление французских армий стало неизбежным, когда он узнал об ужасной катастрофе, когда гибель страны стала очевидной, его чувства дворянина и патриота взяли верх над чувствами любовника. Потомок старинных нормандских дворян, унаследовавший их храбрость и предприимчивую отвагу, он понял и почувствовал, что должен показать достойный пример окружающим, и однажды утром внезапно уехал со слезами на глазах и отчаянием в душе.

В течение нескольких недель она получала от мужа письма и узнала, что ему удалось присоединиться к армии генерала Шанзи[7], которая еще сопротивлялась. Потом всякие известия прекратились. Потом она заболела, и в один прекрасный день доктор Патюрель сообщил ей о том, что в другое время было бы для нее величайшей радостью: она должна была снова стать матерью.

О, какие ужасные месяцы она провела! Пять месяцев отчаянной тоски, в течение которых она ничего от него не получала!

Убит он или в плену?

Этот вопрос, все один и тот же, не давал ей покоя ни днем, ни ночью.

И сейчас она опять задавала его себе, медленно прохаживаясь взад и вперед по комнате.

Проходил час за часом, а графиня все еще не решалась подняться наверх. Тоска, еще более острая, чем в другие вечера, и какое-то мрачное предчувствие сжимали ей сердце. Она села, снова встала, задумалась, а затем принесла диванные подушки и устроила себе из большого кресла перед камином нечто вроде постели. Утомленная душой и телом, она решила немного подремать здесь, так как спальня ее пугала.

Ее глаза уже начали смыкаться, мысли цепенеть, и все ее существо погружалось в состояние покоя, как это бывает в полусне. Вдруг странный, незнакомый шум заставил ее вздрогнуть и выпрямиться.

Тяжело дыша, она прислушалась. Это были голоса приближающихся мужчин. Она подбежала к окну и приоткрыла его, чтобы лучше слышать. Она различила топот лошадиных копыт по снегу, бряцание железа, звон сабель. А голоса все приближались, и до нее доносились иностранные слова.

Это они! Пруссаки!

Она бросилась к звонку и стала звонить, звонить изо всех сил, как бьют в набат в минуту опасности. Потом мысль о ребенке, о маленьком Анри пронзила ее, как пуля, и она бросилась на лестницу в спальню.

Разбуженные, полуодетые слуги сбегались с зажженными свечами: лакей, кучер, горничная, кухарка и няня.