Анжелика. Маркиза Ангелов - [21]

Эти разумные слова произвели на посланца налоговой палаты куда большее впечатление, чем брань старого барона. Бросая осторожные взгляды в сторону Гийома, он подошел поближе и более спокойным, почти сочувствующим, но твердым тоном объяснил, что он всего лишь предъявляет полученные от налоговой палаты требования. По его уверению, единственное, что могло отсрочить конфискацию, — это прошение главному интенданту налоговой палаты от лица интенданта Пуатье.

— Между нами, — добавил судейский чиновник, заставив дедушку скривиться от отвращения, — между нами, я открою вам, что даже мое прямое начальство — прокурор и налоговый контролер — не уполномочены предоставить вам отсрочку или освобождение от податей. Но вы ведь все-таки дворянин и у вас должны быть знакомые из высшего света. Мой вам дружеский совет — воспользуйтесь их помощью!

— Не думайте, что мне льстит считаться вашим другом, — желчным тоном заметил барон де Ридуэ.

— Я хочу, чтобы вы повторили мои слова вашему сыну. Посмотрите вокруг, не только вы живете в нищете! Уж не думаете ли вы, что я развлекаюсь, бродя вокруг, словно привидение, и получая тумаки, словно паршивая собака? Ну что ж, удачи вам и не поминайте лихом!

Он надел шляпу и, прихрамывая, ушел, расстроенно рассматривая широкий рукав своего короткого плаща, порванный во время драки.

Старый барон, также хромая, удалился. Вслед за ним молча ушли Гонтран и Анжелика. Старый Гийом, продолжая спорить с воображаемыми врагами, понес свое древнее копье в свое логово, хранилище исторических обломков.

Дедушка, возвратившийся в гостиную, принялся ходить взад и вперед, и дети долго не осмеливались заговорить с ним. Наконец голос маленькой девочки нарушил тишину вечерних сумерек:

— Скажи, дедушка, если разбойники оставили нам гражданские права, не унес ли их сегодня с собой этот черный человек?

— Иди к своей матушке, — сказал старик внезапно задрожавшим голосом.

Он вернулся к своему высокому креслу, покрытому истертым гобеленом, и не произнес больше не слова.

Анжелика сделала реверанс, и дети удалились.

* * *

Когда Арман де Сансе узнал о приеме, оказанном сборщику налогов, он вздохнул и долго теребил маленький пучок волос, который он носил под нижней губой по моде короля Людовика XIII.

К любви, которую Анжелика испытывала к отцу, примешивалась некоторая покровительственность. Она хотела помочь ему и избавить от — как он говорил — «обременяющих его забот».

Чтобы поднять свой многочисленный выводок, этот сын разорившихся дворян вынужденно отказался от всех удовольствий своего сословия. Он редко путешествовал, и даже совсем не охотился, не в пример своим соседям, мелким помещикам, не более богатым, чем он, но находивших успокоение от своей нищеты, при случае травя оленей и кабанов, зайцев и молодых куропаток.

Все свое время Арман де Сансе посвящал хлопотам в своем маленьком хозяйстве. Он одевался едва ли лучше своих крестьян и, так же как они, распространял вокруг себя сильный запах навоза и конюшни. Барон любил своих детей. Они были его радостью и гордостью. В них заключалась главная цель его жизни. Для Армана де Сансе на первом месте стояли дети. После них шли мулы. Уже какое-то время он лелеял мечту о разведении этих вьючных животных, не таких нежных, как лошади, и более выносливых, чем ослы. Но бандиты увели у него лучшего жеребца-производителя и двух ослиц.[31] Это была катастрофа, и он даже подумывал продать оставшихся мулов и надел, который он сохранял только ради них.

На следующий день после визита сержанта барон Арман тщательно заточил гусиное перо и устроился перед своим бюро, собираясь составить для короля прошение об освобождении от ежегодных налогов. В этом письме он собирался описать свое нищенское состояние несмотря на дворянский титул.

Сначала он просил извинить его за то, что может назвать лишь девять своих детей, но утверждал, что, без сомнения, их будет больше, потому что «он и его жена еще молоды и охочи к этому». В продолжении речь шла о его немощном отце, оставшемся без пенсии, которую он заслужил как полковник армии при Людовике XIII. Сам барон служил капитаном и мог бы получить повышение, но вынужден был оставить королевскую службу, потому что его жалованье офицера королевской артиллерии, 1700 ливров в год, «было не достаточно, чтобы удержаться на службе». Он упомянул также, что на его плечах лежит ответственность за двух старых тетушек, «для которых за отсутствием приданого не нашлось ни мужей, ни монастыря, и способных лишь на смиренный труд». На его содержании находилось четверо слуг, в том числе старый солдат без пенсии. Два старших мальчика учились в коллеже, что стоило 500 ливров только за обучение. Чтобы отправить дочь в монастырь, требовалось еще 300 ливров.

В заключение он писал, что долгие годы платит долги своих издольщиков, чтобы удержать их на плаву, и теперь задолжал налоговой палате, которая требовала 875 ливров 19 су и 11 денье только за текущий год. Таким образом, его доход, едва ли достигающий 4000 ливров в год, должен кормить девятнадцать человек и поддерживать его дворянское положение, когда, в добавление ко всем несчастьям, разбойники бесчинствовали на его землях, грабя и убивая, погружая оставшихся в живых издольщиков в еще большую нищету. Наконец, он взывал к королевской доброте и просил отсрочки выплаты налогов, аванса или пособия в размере тысячи ливров, умолял о «королевской милости» принять в качестве знаменщика в поход на Америку или Индию его старшего сына, «шевалье», обучавшегося логике у отцов-августинцев, которым он, к слову, тоже задолжал за целый год.