Анжелика и её любовь - [55]

— Из наших краев? Из Ла-Рошели?

— Разве я сказала — из Ла-Рошели? — Госпожа Маниго пожала своими широкими мясистыми плечами. — Я сказала, что он из наших краев — это значит, оттуда же, откуда и я.

— Из Ангулема? — хором воскликнули ларошельские дамы в порыве возмущения и недоверия.

— Не совсем, немного южнее. Из Тарба.., или из Тулузы, да, скорее всего из Тулузы, — добавила она нехотя. — Но все равно он дворянин из Аквитании, гасконец, — пробормотала она с гордостью, и ее заплывшие жиром глазки победоносно сверкнули.

У Анжелики перехватило горло. Она готова была расцеловать толстуху, но сдержалась, сказав себе, что с ее стороны глупо так расчувствоваться из-за вещей, которые того не стоят. Какой прок от воспоминаний здесь, на краю Моря Тьмы, где холодными вечерами по небу разливается играющее всеми цветами радуги сияние… Воспоминания — как засушенные цветы с частицами родимой земли на корнях, которые каждый носит у сердца.

— Как я это узнала? — продолжала между тем супруга судовладельца. — Для человека умного, мои милочки, это пара пустяков. Как-то раз, встретив меня на палубе, он сказал: «Госпожа Маниго, у вас ангулемский акцент!» Слово за слово — и мы начали говорить о наших краях…

Госпожа Мерсело, жена бумажного фабриканта, удовлетворив свое любопытство, сочла за лучшее воздержаться от восторгов.

— Чего он вам не сказал, моя милая, так это того, почему он носит маску, почему избегает встреч с другими судами и почему уже много лет, покинув родные края, путешествует по морям.

— Не всем же оставаться дома. Дух приключений дышит, где хочет.

— Дух приключений? Уж лучше скажите — любовь к грабежам.

Обе женщины искоса посмотрели на Анжелику. Упорство, с которым она отказывалась рассказать им подробнее о «Голдсборо» и его капитане, с каждым днем казалось им все более подозрительным. Вынужденные сесть на судно без флага, плывущее неизвестно куда, они считали, что имеют право на разъяснения.

Но Анжелика с непроницаемым видом молчала, прикидываясь, что ничего не слышит.

Дамы в конце концов удалились, дабы развесить на снастях плоды своего труда. Нужно было воспользоваться последними лучами этого чудесного солнца, ведь скоро его сменит холод северной ночи, который каждую выстиранную рубашку может превратить в стальные доспехи. Но днем, когда небо бывало безоблачно, а воздух — на удивление сух, на палубе становилось очень тепло и приятно.

— Как жарко! — воскликнула юная Бертиль Мерсело, снимая корсаж.

И так как ее чепчик съехал набок, она сдернула и его и тряхнула своими белокурыми волосами.

— Мы на краю земли, поэтому солнце совсем близко и так сильно греет! Сейчас оно нас поджарит!

Она пронзительно рассмеялась. Под ее сорочкой с короткими рукавами ясно обрисовывались красивая высокая грудь с острыми сосками и плечи, еще по-отрочески хрупкие, но сильные и округлые.

Поглощенная своими раздумьями Анжелика подняла глаза и посмотрела на девушку.

«Наверное, в семнадцать лет я была на нее похожа», — подумала она.

Одна из подружек Бертиль, тут же последовав ее примеру, сорвала с себя и корсаж, и шерстяную кофточку, что была под ним. Она была не так красива, как дочь Мерсело, но фигурка у нее была пухленькая и вполне сформировавшаяся, как у взрослой женщины. Открытая сорочка девушки соскальзывала с плеч.

— Мне холодно! — воскликнула она. — Ой, холод меня кусает, а солнце ласкает. Как хорошо!

Другие девушки смеялись, но несколько принужденно, стараясь скрыть смущение и зависть.

Анжелика перехватила взгляд Северины, и прочла в нем мольбу о помощи. Северина была младше других девушек, и неуместно вольное поведение старших подруг глубоко ее шокировало. Как бы в знак протеста она плотнее запахнула на груди концы своей черной косынки.

Анжелика сообразила, что происходит что-то необычное. Обернувшись, она увидела мавра.

Опираясь на свой украшенный серебром мушкет, Абдулла смотрел на девушек с выражением столь красноречивым, что всякому искушенному человеку было ясно, что у него на уме. Впрочем, эта очаровательная картина привлекла не одного его.

Темнокожие матросы с физиономиями висельников уже скользили вниз по вантам и с притворно безразличным видом подходили поближе.

Свисток боцмана заставил их вернуться на свои места. Карлик бросил на женщин взгляд, полный ненависти, и, плюнув в их сторону, удалился.

Абдулла торжествовал — теперь он был здесь единственный мужчина. Его лицо африканского идола было неизменно обращено к предмету его вожделения — белокурой девственнице, которая уже несколько дней как разбудила в нем желание, тем более жгучее, что он давно не имел женщины, ибо много дней находился в море.

Анжелика поняла, что она единственный взрослый человек среди этих взбалмошных дурочек и решительно взяла дело в свои руки.

— Вам следовало бы одеться, Бертиль, — сухо сказала она. — И вам тоже, Рашель. Вы с ума сошли — посметь вот так раздеться на палубе.

— Но ведь очень жарко! — воскликнула Бертиль, наивно тараща свои голубые глаза. — Мы так намерзлись, как же теперь не погреться?

— Речь не о том. Вы привлекаете внимание мужчин, а это неблагоразумно.

— Мужчин? Каких мужчин? — голос Бертиль вдруг сделался пронзительным. — Ax, этого, — протянула она, будто только сейчас заметила Абдуллу. — Ну, этот не в счет. А я-то думала…