Анжелика и её любовь - [45]

«Может быть, господин де Пейрак воображает, что все эти годы, когда его и след простыл, я должна была полагаться только на него?»

Надо чтобы он узнал, сколько она всего вытерпела за годы их разлуки, и что она вышла замуж за Филиппа и добилась места при дворе по большей части ради того, чтобы спасти своих сыновей от уготованной им жалкой участи. Да, она пойдет к нему и скажет все, что накопилось у нее на сердце.

На верхней палубе, этой «главной улице» корабля, зажатой между ютом, баком, фальшбортом и различными мостками, уже сгущались сумерки. Сбившиеся в кучу, словно стадо овец, протестанты в своих темных одеждах почти сливались с окружающим мраком. Слышалось только, как они бормочут молитвы. Но, посмотрев вверх, на балкон апартаментов капитана, где все оконные стекла, словно рубины, сияли алым, Анжелика увидела его, и сердце ее учащенно забилось. Он стоял, освещенный последними лучами заходящего солнца, в черной маске, непроницаемый, загадочный, но это был он, и безумная радость, которую она должна была испытать еще утром, нахлынула на Анжелику, разом сметая на своем пути все ожесточение и обиды.

Она взлетела по первому попавшемуся трапу и побежала по узкому мостику на ют, не обращая внимания на окатывающие ее водяные брызги. На этот раз ее не остановит ни насмешливый взгляд, ни произнесенная ледяным тоном фраза. Он должен ее выслушать!..

Однако, когда она поднялась на балкон, все ее замыслы рухнули при виде открывшейся ее взору сцены. Радость исчезла — остался только страх.

Ибо между нею и ее мужем, как и нынче утром, стояла Онорина, словно нарочно пакостящий зловредный гном.

Кажущаяся еще более крохотной у ног высокого Рескатора, девочка с вызовом подняла к нему сердито сморщенное, круглое личико, упрямо засунув сжатые кулачки в карманы своего фартучка. Анжелике пришлось схватиться за перила, чтобы не упасть.

— Что ты здесь делаешь? — почти беззвучно спросила она.

Услышав ее голос, Рескатор обернулся. Все-таки, когда его лицо скрывала маска, ей было трудно назвать его иначе и до конца поверить, что перед нею и впрямь Жоффрей…

— Вы явились очень кстати, — сказал он. — Я как раз размышлял над весьма тревожащей наследственностью этой юной особы. Представьте себе — она только что украла у меня драгоценных камений на две тысячи ливров.

— Украла? — повторила потрясенная Анжелика.

— Войдя к себе, я увидел, как она с увлечением роется в ларце, который я открыл для вас сегодня утром и который она, по-видимому, приметила во время своего первого визита. Застигнутая на месте преступления, очаровательная барышня не выказала ни малейшего раскаяния и без обиняков дала мне понять, что не вернет мне моего имущества.

К несчастью, доведенная до крайности волнениями этого дня, Анжелика не смогла отнестись к случившемуся как к пустяку. Оскорбленная за себя и за Онорину, она бросилась к девочке, чтобы отобрать у нее украденное. Пытаясь разжать ручки дочери, она мысленно проклинала жизнь с ее тупой прозой. Ведь она пришла к своему возлюбленному, а вынуждена бороться с этой несносной девчонкой, нежеланной, произведенной на свет против ее воли, — и эта девчонка живет, в то время как ее сыновья умерли. Онорина — ее видимый изъян в глазах человека, чью любовь она хотела бы вновь завоевать. И ко всему прочему — ведь надо же так случиться — ее дочь с немыслимой наглостью явилась к нему, чтобы его обокрасть. Это Онорина-то, Оиорина, которая ни разу в жизни ничего не стащила, даже из буфета!

Ей наконец удалось разжать маленькие пальники и вытащить два алмаза, изумруд и сапфир.

— Ты злая! — крикнула Онорина.

Взбешенная тем, что потерпела поражение, она пятилась, глядя на них с яростью, весьма забавной для такой крошки.

— Ты злюка. Вот как дам тебе сейчас… Она пыталась придумать какую-нибудь ужасную месть, которая была бы под стать ее возмущению.

— Вот как дам тебе сейчас — отлетишь до самой Ла-Рошели. А потом будешь возвращаться сюда — и все пешком!

Рескатор хрипло рассмеялся.

Нервы Анжелики не выдержали, и она с размаху ударила дочь по щеке.

Онорина посмотрела на нее, разинув рот и тут же разразилась пронзительным ревом. Завертевшись волчком, как будто ее покинул рассудок, она вдруг бросилась к трапу, который вел на узкий мостик, и очертя голову понеслась по нему, ни на миг не переставая кричать. Корабль накренился на левый борт, и ее окатило водой.

— Задержите ее! — завопила Анжелика, не в силах сдвинуться с места, точно в кошмарном сне.

Онорина продолжала бежать, и в ее головке билась только одна мысль — убежать из этого тесного мирка досок и парусов, с этого корабля, где она уже столько дней несправедливо страдает.

Вверху, над толстым деревянным фальшбортом, голубело небо. Добежав до конца прохода, Онорина начала карабкаться на высокую бухту троса. Она взобралась на самый верх, и теперь уже ничто не отделяло ее от голубой пустоты. Корабль опять накренился, и зрители, парализованные стремительностью этой сцены, с ужасом увидели, как девочка полетела за борт.

Вслед за истошным криком Анжелики раздались возгласы протестантов и матросов. Один из матросов, сидевший на рее бизань-мачты, стрелой кинулся в море. Двое других бросились к укрепленной на палубе большой шлюпке, чтобы извлечь из нее и спустить на воду меньшую по размерам спасательную лодку. Стоявшие рядом Ле Галль и рыбак Жори пришли им на подмогу. Со всех сторон бежали люди. Корабль сделал поворот. В одно мгновение поручни левого борта облепили взволнованные люди. Северина и Лорье, плача, звали Онорину.