Анжелика и её любовь - [38]

— Я женюсь на ней, — сказал он упрямо, — и мне неважно, что она не приняла нашей веры. Мы не так нетерпимы, как вы, католики. Я знаю — она женщина преданная, мужественная, достойная всяческого уважения… Мне неизвестно, монсеньор, кем она была для вас, и при каких обстоятельствах вы с ней познакомились, зато я хорошо знаю, кем была она в моем доме, для моей семьи — и этого мне достаточно!

Его охватила тоска по тем навсегда ушедшим дням, когда у него и у его детей был дом и в нем — скромная, хлопотливая служанка, которая исподволь, так, что они это не сразу осознали, наполнила светом их унылую жизнь.

Берн был бы немало удивлен, узнай он, что его собеседника мучают те же чувства, что и его: ревность, сожаление.

«Значит, торговец знал ее с такой стороны, которая мне неизвестна, — говорил себе Жоффрей де Пейрак. — Еще одно напоминание о том, что она жила и для других и что я потерял ее много лет назад».

— Вы давно с ней знакомы? — спросил он вслух.

— Нет, по правде сказать, — не больше года. Жоффрей де Пейрак подумал, что Анжелика ему солгала. С какой целью?

— Откуда вы ее знаете? Почему ей пришлось наняться к вам в служанки?

— Это мое дело, — раздраженно буркнул Берн, и, почувствовав, что такой ответ задел Рескатора, добавил, — вас оно не касается.

— Вы ее любите?

Гугенот молчал. Этот вопрос понуждал его вторгнуться в область, для него запретную. Он был им оскорблен, как если бы ему сказали непристойность. Насмешливая улыбка противника еще больше усиливала его неловкость.

— О, как тяжело для кальвиниста произнести слово «любовь». Можно подумать, что оно обдерет вам губы.

— Сударь, любить мы должны только Бога. Вот почему я не стану произносить этого слова. Наши земные привязанности недостойны его. В сердцах наших властвует один лишь Бог.

— Зато женщина властвует над тем, что ниже, — грубо сказал Жоффрей де Пейрак. — Мы все носим ее в наших чреслах. И с этим мы ничего не можем поделать: ни вы, ни я, мэтр Берн.., ни кальвинист, ни католик.

Он встал, нетерпеливо оттолкнул табурет и, склонившись к гугеноту, гневно сказал:

— Нет, вы ее не любите. Такие, как вы, не умеют любить женщин. Они их терпят; Они пользуются женщинами, желают их, но это не одно и то же. Вы желаете эту женщину и потому хотите на ней жениться, чтобы быть в ладу со своей совестью.

Габриэль Берн побагровел. Он попытался привстать, и это ему кое-как удалось.

— Такие, как я, не нуждаются в наставлениях таких, как вы: пиратов, разбойников и грабителей!

— Откуда вам это знать? Пусть я пират, но мои советы могли бы оказаться небесполезными для человека, собирающегося взять в жены женщину, из-за которой ему позавидовали бы короли. Да вы хоть разглядели ее как следует, мэтр Берн?

Берну удалось наконец встать на колени. Он прислонился к переборке и устремил на Жоффрея де Пейрака взгляд, в котором лихорадка зажгла огоньки безумия… Было похоже, что у него помутился рассудок.

— Я старался забыть, — проговорил он, — забыть тот вечер, когда я впервые увидел ее с распущенными волосами.., на лестнице… Я не хотел чинить ей обиды у себя в доме, я постился, молился… Но часто я вставал по ночам, терзаемый искушением. Зная, что она здесь, под моей крышей, я не мог спокойно спать.

Он стоял, тяжело дыша, согнувшись — но виной тому была не столько физическая боль, сколько унижение от сделанных признаний.

Пейрак смотрел на него с удивлением.

«Ах, торговец, торговец, выходит, ты не так уж отличаешься от меня, — думал он. — Я тоже нередко вставал по ночам, когда эта дикая козочка не подпускала меня к себе, мучая своей холодностью. Я, конечно, не молился и не постился — вместо этого я смотрел в зеркало на свое неприглядное лицо и обзывал себя дураком».

— Да, с этим нелегко смириться, — тихо сказал Рескатор, как бы разговаривая сам с собой. — Осознать, что ты слаб и беспомощен перед лицом природных стихий: перед Морем, перед Одиночеством, перед Женщиной. Когда приходит час единоборства, мы теряемся, не зная, что делать… Но отказаться от битвы? Ни за что!

Берн снова повалился на свой соломенный тюфяк. Он задыхался, по его вискам струился пот. То, что он слышал, звучало столь непривычно, что он даже усомнился в реальности происходящего. Освещенный колеблющимся огоньком фонаря, шагающий взад и вперед по грязному, зловонному трюму, Рескатор более чем когда-либо походил сейчас на злого гения-искусителя. А он, Берн, боролся с ним, как некогда Иаков боролся с Богом.

— Вы кощунствуете, — выговорил он, отдышавшись. — Вы говорите о женщине так, будто это стихия, некая самодовлеющая сила природы.

— Но так оно и есть. Недооценивать могущество женщины столь же опасно, как и преувеличивать. Море тоже прекрасно. Однако вы погибнете, если пренебрежете его силой или не сумеете его покорить… Знаете, мэтр Берн, при встрече с женщиной я всегда начинаю с того, что кланяюсь ей, какова бы она ни была: молодая или старая, красавица или дурнушка.

— Вы надо мной насмехаетесь.

— Я открываю вам свои секреты обольщения. Вот только что вы с ними будете делать, господин гугенот?

— Вы пользуетесь своим дворянством, чтобы унизить и оскорбить меня, — взорвался Берн, задыхаясь от обиды. — Вы меня презираете, потому что вы знатный сеньор, или по крайней мере были им раньше, тогда как я — всего-навсего простой буржуа.