Анжелика и её любовь - [152]

О какой женщине думал Жоффрей де Пейрак, уединившись в этом орлином гнезде и слушая грохот океанских валов? О ней, Анжелике?

Нет, он грезил не о ней. Он думал о том, как лучше организовать экспедицию к истокам Миссисипи, чтобы найти там золото, или о том, какого рода колонистов поселить на своих землях.

Она ответила:

— Маленькая речка Гаронна была куда спокойнее, чем этот гневливый океан.., просто серебряная ниточка под луной. Там веял душистый ветерок, а не этот ужасный ветер, что пытается ворваться к нам сюда, чтобы задуть лампы.

— И юная супруга с берегов Гаронны тоже была куда безобиднее, чем та, которую нынче вечером я привел в свое логово на краю света.

— А ее супруг был куда менее грозен, чем тот, с кем она повстречалась теперь.

Они посмотрели друг другу в глаза и рассмеялись.

Анжелика закрыла деревянный ставень, шум ветра и моря стих, и в комнате тотчас воцарился какой-то необычайный, таинственный уют.

— Как странно, — негромко проговорила она, — мне кажется, что все отнятое вернулось ко мне сторицей. Я думала, что навсегда покинула край моего детства, землю предков. Но растущие вокруг леса напоминают мне Ньельский лес, только здесь они еще больше, гуще, красивее. И это, пожалуй, можно сказать также и обо всем остальном. Все здесь огромно, намного больше, выше, прекраснее: жизнь, будущее.., наша любовь.

Последнее слово она произнесла совсем тихо.., почти с робостью, и он, казалось, его не расслышал.

Однако, немного помолчав, он продолжил начатую мысль:

— Помнится, в том маленьком загородном доме на Гаронне у меня было множество прелестных безделушек, но я готов держать пари, что здешнее убранство больше под стать вашему воинственному нраву.

Анжелика поняла, что от него не укрылся тот восхищенный взгляд, который она, едва войдя, бросила на висящее на стенах оружие. У нее чуть было не сорвалось с языка, что у нее есть и иные, вполне женские склонности и желания, но тут она увидела в его глазах лукавые искорки и промолчала.

Он спросил:

— Не ошибусь ли я, предположив, что кое в чем вы похожи на других дам и вас все же привлекают эти приготовленные для вас лакомства? Хотя им, конечно, далеко до тех, которыми вас потчевали при дворе.

Анжелика покачала головой:

— Я изголодалась по другому…

— По чему же?

Она почувствовала, как его рука легла ей на плечи.

О, счастье…

— Я не смею надеяться, — прошептал он, — что у вас вызовут интерес меха на этой широкой кровати, они очень ценные и к тому же, выбирая их, я думал о том, как красиво на их фоне будете смотреться вы.

— Значит, вы думали обо мне?

— Увы!

— Почему «увы»? Неужели я так вас разочаровала?

Она сжала пальцами его обтянутые камзолом крепкие плечи — и вдруг задрожала. Его объятия, тепло его груди разбудили в ней жгучее волнение страсти.

И вместе с восхитительным жаром желания к ней возвращалось все ее былое любовное искусство. Ах, если только ей будет дано вновь ожить в его объятиях

— тогда она сумеет отблагодарить его сполна! Ибо нет на свете благодарности больше и горячее, чем та, которой женщина платит мужчине, сумевшему подарить блаженство ее телу и душе.

Он с изумлением и восторгом увидел, как глаза Анжелики вдруг широко раскрылись, зеленые и сверкающие, точно пруд, освещенный солнцем, и, когда он склонился к ней, ее прекрасные руки обвили его шею и она первая завладела его губами.

Ночь без конца… Ночь, полная ласк, поцелуев, признаний, произносимых шепотом и повторяемых вновь и вновь, недолгого сна без сновидений и упоительных пробуждений, отдаваемых любви…

В объятиях того, кого она так любила и столько лет ждала, Анжелика, вне себя от наслаждения и радости, вновь превратилась в тайную Венеру, чьи ночи приводили ее любовников в блаженное исступление, а потом поражали неисцелимой тоской. Буря, бушевавшая за окном, уносила прочь горестные воспоминания и гнала все дальше и дальше угрюмые призраки прошлого…

— Если бы ты тогда не покинул меня… — вздыхала она.

И он знал, что это правда, что если бы он остался с ней, в ее жизни никогда бы не было никого, кроме него. И сам от тоже не изменил бы ей вовек. Потому что никакая другая женщина и никакой другой мужчина не смогли бы дать ни ему, ни ей того неизъяснимого счастья, какое они познавали, отдаваясь друг другу.

Анжелика проснулась, чувствуя усталость и радостное довольство и наслаждаясь тем свежим, безмятежно ясным видением мира, которое можно испытать разве что на заре юности.

Теперь у нее будет иная жизнь. Ночи больше не принесут ей холодного одиночества, напротив, они обещают ослепительное блаженство, упоительные часы полного счастья, нежности, спокойной истомы… И все равно, какое у них будет ложе: бедное или роскошное, и что будет вокруг: суровый зимний лес или хмельное благоухание лета. Всегда, всегда, будь то в пору опасностей или мира, в дни успехов или неудач, она будет ночь за ночью спать подле него. Эти ночи станут убежищем для их любви, приютом для их нежности. А еще у них будут дни, полные открытий и побед, много дней, которые они проживут рука об руку.

Анжелика потянулась, лежа на белых и серых пушистых мехах, наполовину прикрывавших ее тело. Венецианские люстры были погашены. Сквозь щели в ставне просачивался слабый утренний свет. Анжелика вдруг заметила, что Жоффрей уже стоит у постели, одетый и в сапогах. Он смотрел на нее загадочным взглядом. Но теперь она больше не боялась увидеть в его глазах подозрение. Глядя на него, она улыбнулась, счастливая своей победой.