Анютины глазки (1-2) - [15]

Шрифт
Интервал

А на улице вместо закуривания Саня мне сказал значит буквально следующее:

— У меня дед был местным колдуном, лечил, кого мог, духов изгонял, из кого мог, молился нашим древним богам на погостах… так я это к чему — кое-какие дедовы способности мне передались, так что я людей насквозь вижу… ну не всех, но многих… тебя вот например — все остальные одного цвета…

— Какого? — сразу спросил я.

— А разного, но одного, Ирка вон зеленая, Павлик белого, а ты вот Сергуня полосатый весь, как этот… моряк в тельняшке. Но ты не бойся, человек ты вроде хороший, так что я про тебя никому не скажу.

Тут я начал чесать репу, йокорный бабай, два экстрасенса в один день, это многовато будет.

А вслух сказал совсем другое:

— У мордвы вроде 2 этноса, один эрзя, а другой… не помню — твой дед из каких был?

— Из этих самых эрзей и был. А другие это мокши.

— А в чем разница?

— Ну примерно, как… ну как у вас с украинцами — вроде похожи, а вроде и не особо. В языке некоторые отличия есть, костюмы разные, живем мы в разных местах, причем эрзянцу нельзя брать в жены мокшу и наоборот.

— Интересно… а я слышал, что венгры и эстонцы с вами из одной семьи, ты их язык поймешь?

— Нет конечно, хотя отдельные слова вроде понятные. Венгры хоть и тоже финно-угорцы, но очень давно откочевали на запад — вот ты сходу поймешь польский или там словацкий язык? Я думаю что нет.

Я вообще долго мог еще говорить на эту тему, бо проблемы малых народностей меня всегда интересовали, но разговор наш сам собой прервался подкатившим на УАЗике доцентом Миндалевым (да-да, тем самым, который через полгода должен уполовинить нашу группу экзаменом по матанализу).

— Что тут произошло? — сходу начал орать Семен Вилорыч (ну да, от отца досталось такое отчество, Вилор это первые буквы от Владимир-Ильич-Ленин-Октябрьская-революция)

— Все под контролем, Семен Вилорыч, — быстро отвечал я, — производственная травма у Павла Сергеича, но его уже практически починили, вон кажется хирург идет, щас у него все и узнаем.

А это действительно вышел покурить хирург, был он в зеленом халатике, слегка забрызганном кровью. Миндалев значит сразу к нему подлетел с повторным криком, что тут происходит и где его любимый аспирант? Хирург сходу осадил Миндалева, мол незачем так орать, уши закладывает, и быстренько озвучил диагноз и результаты операционного вмешательства — проникающее ранение, мол, брюшной полости, почка и другое чего важное не задето, зашили все аккуратно и качественно, пациент отдыхает под наркозом, беспокоить его до завтра не следует, а полежать ему тут придется минимум 2 недели. Такие дела.

Миндалев вроде успокоился и опять начал трясти нас с Саней на предмет, как же случилось это самое проникающее ранение и почему в больницу его повез я на неизвестно откуда взявшейся желтой копейке и где мать его председатель колхоза? Про дуэль с Антошей я все рассказал честно, умолчав про Ирку, ну его, узнает у других, если захочет. О председателе я понятия не имел, где он гуляет, а вот про доставку в больницу наконец-то пригодилась давно заготовленная мною душераздирающая история про копейку — выложил со всеми подробностями:

— Короче дело было так — дядя у меня в Тамбове работает на очень ответственной должности, летом, когда я там отдыхал у него, помог я ему в одном тоже очень ответственном деле, а тут у него возникла очень большая необходимость довести до ума это ответственное дело, он позвонил и попросил меня срочно приехать. Вот я и съездил туда на 2 дня. Дело сделали, деталей, извините, огласить не могу, подписку дал, а чтоб я смог добраться обратно побыстрее, он мне выделил во временное пользование свою машину. Верну, как смогу.

Дал Вилорычу свои права и доверенность, он изучил и то, и другое, задумался и огласил решение:

— Ну если ты, Сергуня, такой шустрый да еще и при автомобиле, давай мы тебя в бригадиры двинем, Павлик-то на 2 недели выбыл из строя. Согласен?

— Семен Вилорыч, — проникновенно отвечал я, — если вы думаете, что я откажусь, так это напрасно. Ясное дело согласен.

Миндалев проникновенно оглядел меня с Саней и добавил — А он вот у тебя заместителем будет, если что. Завтра с утра подъеду, все формальности с председателем утрясем.

После чего отбыл на своем УАЗике.

Когда я ехал назад в Анютине, стемнело уже окончательно. В голове осталась только одна мысль — этот день блять никогда не закончится…

Трактор в поле тыр-тыр-тыр, кто в колхозе бригадир?

Это" О, Это" О, камерунский почтальо… нет, ну бригадирил-то в нашем колхозе не Это" О конечно, он еще не родился на тот момент, а Сергуня Сороколет. Об этом официально объявил председателю Пугачеву приехавший с утреца на зеленом УАЗике доцент Миндалев, сунул ему под нос бумагу с лиловой печатью. С ним вместе прикатил целый младший лейтенант в очень помятой милицейской форме. Вообще-то по правилам он еще вчера должен был в больничку явиться, врачи-то совершенно точно позвонили куда надо звонить в случае ножевых, а равно огнестрельных ран, но сами понимаете, граждане, это ж глубокая, как Марианская впадина, российская провинция-с, где все делается медленно и неправильно, как говорил певец алкогольной тематики Веничка Ерофеев, чтобы люди не дай бог не возгордились. А если все будет делаться правильно и быстро, то они могут неожиданно возгордиться и тогда все выйдет еще хуже…


Еще от автора Сергей Тамбовский
Империя на марше

Пятая книга серии "Империя у края". Герой, пройдя огонь, воду и медные трубы, опять всё начинает с нуля.


Почему нет, Лёня?

Сможет ли попаданец из нашего времени изменить что-нибудь в жизни, если он оказался не в 1917 и не в 1941 и даже не в 1977 году, а прямиком в диком постсоветском капитализме 93 года, где правят бал акции МММ, ваучеры Чубайса, спирт Ройал, лосины и малиновые пиджаки. Леонид Молодцов попробовал… 18+.


Шпана

Попаданец в конец 19 века на самое дно общества – в беспризорника-оборванца на Нижегородской ярмарке. Пытается вскарабкаться вверх по лестнице, ведущей вниз.


Империя отходит от края

2 книга цикла 'Империя у края' (в «Доп. материалах» лежат 2 альтернативные концовки книги). Попаданец из 2017 года в 1977 отработал в колхозе и возвращается домой в г. Горький, формулирует наконец, что он собирается сделать (теория доктора Бадмаева), устраивает первое в стране ТСЖ в своем доме, пытается сколотить группу единомышленников, влюбляется и теряет свою любовь, спекулирует монетами и джинсами, с разной степенью успеха, и еще много чего делает. В итоге оказывается у разбитого корыта… ну не у совсем разбитого, но у сильно покореженного корыта.


Империя на краю

Попаданец из 2017 года в 1977 год, студент первого курса политехнического института сначала работает в колхозе на обязательных сельхозработах, зарабатывает досрочное возвращение в город и продолжает свою деятельность уже там — создает первое в стране ТСЖ, спекулирует монетами и джинсами, ходит под следствием по убийству, находит и теряет свою любовь и многое другое.


Империя сосредотачивается

Третья книга цикла «Империя у края», где герой пытается сделать перестройку с человеческим лицом.


Рекомендуем почитать
Потапычи

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Забыть о контакте

Еще один рассказ об изобретателе Водопьянове.


Фламенко

Раздел моего соавтора: http://zhurnal.lib.ru/w/wasilxew_s_w/.


Большая река в каньоне

Посвящается моим друзьям из Церкви Объединения.


Солтинера. Часть первая

Не всегда желание остаться в тени воспринимается окружающими с должным понимаем. И особенно если эти окружающие - личности в высшей степени подозрительные. Ведь чего хорошего может быть в людях, предпочитающих жить посреди пустыни, обладающих при этом способностью биться током и управлять солнечным светом? Понять их сложно, особенно если ты - семнадцатилетняя Роза Филлипс, живущая во Франции и мечтающая лишь об одном: о спокойной жизни.


Сростинское дело

 Алтайский исследователь, краевед, писатель и общественный деятель Василий Фёдорович Гришаев рассказывает о  репрессиях 1930х годов на Алтае и их жертвах в селе Сростки, на родине Василия Макаровича Шукшина.