Анюта - [54]

Все дружно ругали перестройку: накасалась на их голову проклятущая, по талонам едим и пьем, ничего не стало - ни хлеба, ни мыла, ни табака, ни водки. Анюта послушала-послушала, стало ей скучно, и отошла она в привокзальный скверик.

- Нюр, ты куда? Спой нам припевочку про перестройку! - закричал ей вслед один из дедов. - Вот кто много припевок знает.

Анюта грустно покачала головой: она знала только старинные, про любовь, а современные ей неинтересны. Тогда молодая доярка тихонечко напела:

Трактор пашет, трактор пашет,

Тракторист платочком машет.

Ты платочком не маши,

Перестройку запаши!

Старики радостно загалдели, так понравилась им частушка: вот бы кто запахал эту беду. Анюта в это время нашла золотистый кленовый лист, чудом уцелевший на ветке, сорвала его и бережно припрятала в карман телогрейки.

Пришла в свою будочку кассирша, зажгла свет и уселась - как ворона в скворечнике. Желающие ехать окружили будочку и робко заглядывали в решетчатое окошко.

- Не пойдут! - злобно отрезала кассирша, не глядя на них.

- Как же это не пойдут, утром обещали... - тихо пороптали надоедливые ездоки, потоптались еще немного у будки и стали разбредаться кто куда.

Доярки перекинули через плечи свои увязанные сумки и корзины, кликнули Анюту и зашагали на свою сторонку, к Липкам.

Весело идти с доярками. Вокруг все пасмурные лица, а этих ничего не берет. Им и перестройка нипочем, разжились хлебушком и идут хохочут.

- Анют, что это у тебя за сапоги-скороходы? Наверное, сорок шестой размер, - подшучивали они. - Не сапоги тебя носят по дорогам, а ты сапоги. И платьице легонькое надела, смерзнешь.

- Не, я сейчас как разбегусь, так пар от меня пойдет, хоть телогрейку расстегивай.

Только они отошли от поселка, как за спиной раздалось урчание. Сначала они не поверили своим ушам. Когда их догнала машина, доярки от радости чуть не задушили шофера, тоже липковского. Попрыгали все наверх и покатили. И Анюте вместе с ними повезло, почти треть пути сократила. Но она не очень-то унывала, когда очутилась одна на дороге. Бодро, размашисто зашагала дальше. Глуховато бряцали ее сапоги, над которыми потешались насмешницы-доярки. Сама собой затянулась тихая песня в такт шагам, но скоро Анюта остановилась отдышаться. Сил стало поменьше, ходьба потише. Вот и отмахала она незаметно еще три-четыре километра.

Стемнело. Засветилась огоньками деревня Петровское. Не промелькнуло ни одной живой души, все по домам сидят, в телевизор глядят. Не только вечером, но и днем людей не видно.

- Три деревни пройдешь - ни одного человечка не встретишь, рассказывала Анюта матери. - Только в хлебный день кой-кого вижу, прошмыгнут в магазин и скорей обратно.

- Жизнь испаряется, народ оволчел! - грустно причитала мать. - Раньше детей по деревне бегала - туча! А сейчас в классах по два-три дитенка сидят. Как повымело народ, одни старики.

Уже начали подтягиваться соседки к ним на посиделки. Весь вечер будут посиживать, судачить, одним глазом поглядывать в телевизор. И все равно мать жалуется, что не с кем поговорить, душу отвести. Давно умерла Настя, дорогая кума. За ней вскоре Доня, совсем молодая, что ей там было - шестьдесят лет.

- какие раньше бабы были! Праздничные! А теперь праздничные все померли, остались одни будничные, - говорит мать.

С тех пор как вышла Любаша на пенсию, стала чаще к ним ездить.

Мать смотрит и наглядеться не может на свою любимицу: с каждым годом Любаша все больше становится похожей на отца, те же голубые глаза, волнистые волосы и даже голос. Правильно говорил крестный, она всю семью восстановит. И восстановила: от двух мужей родила четверых детей, а те ей - семерых внуков. Толик-сердечник рано умер, но и второй мужик тоже хороший достался Любаше. Живут они в своем доме с садом и огородом.

Первым делом выслушивает Любаша подробное толкование снов. Каждую ночь снятся матери дорогие покойники. Зовут к себе. Скоро уже, скоро... Она хоть сейчас готова, не дожидаясь завтрашнего дня: все смертное собрано. Но каждый вечер горячо молит Бога ее чуть-чуть попридержать: страшно подумать о том, как Анютка останется одна!

- Мама, я же тебе обещала, не брошу ее и не отдам в больницу, - в который раз повторяет Люба и вздыхает.

Старушки уже начали разбредаться по своим хатам, когда дорога перед Анютой покатилась с пригорка прямо к прилеповскому лесу. Отсюда замаячили огоньки их деревенек и слышно было, как собаки брешут. Она прижалась щекой к березе и слышала, как дерево забирает ее усталость, а взамен дает немного силенок, чтобы хватило до дому дойти.

Темный лес давно оцепенел, замер и ушел в себя. До утра, когда заурчит первый трактор и потащит сено на ферму, лес будет жить своей настоящей, таинственной и глубокой жизнью. И Анюта, чтобы его не потревожить, старается дышать про себя.

Шагая по дороге, она думала о том, что мать уже молится, изредка взглядывая на божницу снизу вверх. Для нее это нелегкое дело, потому что болезнь давно согнула и вперила глазами в землю. Я как крючок стала, только на дверь меня вешать, смеялась над собой старушка.

Прочитав молитвы, она обязательно поговорит с Богородицей и святыми словами, и просто от себя. Поговорит и посмотрит на часы...