Анубис - [7]

— Разумеется, я собрал информацию, — насмешливо ответил Грейвс. Его пальцы упрятали портсигар в пиджак и теми же паучьими жестами выудили золотую зажигалку. — Я не проделываю две с половиной тысячи миль, не подготовившись. — Щелкнув, он открыл зажигалку и покрутил колесико.

В нос Могенсу ударил запах бензина, и он поспешно сказал:

— Пожалуйста, не надо. Я не переношу запаха табачного дыма.

Грейвс невозмутимо поднес пламя к сигарете и глубоко затянулся.

— Долго выносить его тебе не придется, — сказал он, его лицо исчезло за занавесом густых клубов, вырывающихся из ноздрей и рта. — Если договоримся, в чем я, в сущности, не сомневаюсь, Могенс, поскольку считаю тебя человеком умным, то сможешь уже сегодня покинуть эту убогую дыру и эту жалкую лачугу.

Могенс с отвращением уставился на горящую сигарету в уголке рта своего визави, только чтобы не видеть его рук. Но тут же усомнился, что выбор того стоил. Изо рта и носа Грейвса все еще валил черный вязкий дым, который расстилался вокруг него тягучими кольцами и медленно опускался к полу, прежде чем — где-то на уровне колен — захватывался тягой камина и пропадал в его зеве. Могенсу показалось, что дым не двигается сам по себе и что это вовсе не табачный дым. Он выглядел скорее как… как будто Грейвса отгораживает серая слизь, которая по капле выделяется из его рта и носа и ведет себя как жидкость, которая легче воздуха.

— Заинтересовал тебя? — спросил Грейвс, не получив немедленного ответа и по-своему истолковав его молчание.

— Я тебе уже сказал: у меня есть работа, — сухо ответил Могенс.

Грейвс собрался возразить, но в этот момент раздался стук в дверь, и прежде чем Могенс успел среагировать, дверь открылась и вошла мисс Пройслер. Она передвигалась чуть кособоко, и дело было в том, что на одной руке она старалась удержать поднос с чайником и изящными фарфоровыми чашками, а локтем другой нажимала на дверную ручку, для чего ей пришлось изогнуться в довольно причудливой позе. Фарфор на подносе тихонько звякнул. Могенс находился слишком далеко, чтобы вовремя вскочить и помочь ей, а Грейвс, который сидел много ближе, и пальцем не пошевельнул. Он только недовольно сдвинул брови и наблюдал, как мисс Пройслер неуклюже проковыляла мимо него и — больше с удачей, чем с ловкостью — донесла свой груз до стола.

— Я подумала, что господам не помешает легкая закуска, — вымолвила она. — Лучший английский чай. И печенье с корицей моей выпечки. Вам ведь оно очень нравится, да, профессор?

Могенс бросил взгляд на поднос и обнаружил, что на нем стоял лучший чайный сервиз мисс Пройслер, тончайший мейсенский фарфор, ввезенный из Европы, и, вероятно, единственная подлинная ценность в ее хозяйстве. Обычно она берегла его как зеницу ока. В лучшем случае выставляла сервиз на стол на Рождество или на Четвертое июля.[2] К чаю она подала тарелочку с глазированным печеньем в форме звездочек и… там были не две, как он поначалу подумал, а три чашки.

— За чашечкой хорошего чая беседовать куда приятнее!

— Очень мило с вашей стороны, — отозвался Могенс и повел рукой в сторону Грейвса: — Позвольте вам представить: доктор Джонатан Грейвс, мой бывший сокурсник. — Потом указал на мисс Пройслер: — Мисс Пройслер, моя квартирная хозяйка.

Грейвс лишь молча кивнул. Мисс Пройслер улыбнулась, но улыбка застыла у нее на губах, когда она узрела сигарету в зубах у гостя. Естественно, в ее пансионе стоял строжайший запрет на курение. Ничего такого нечистоплотного, как сигаретный пепел, она не терпела в своем доме. И, действительно, мисс Пройслер собралась было вежливо, но недвусмысленно поставить гостю Могенса на вид, что тот допустил неслыханную бестактность, но тут произошло нечто диковинное: Грейвс смотрел на нее холодными, налившимися кровью глазами, и Могенс прямо-таки увидел, как ее гнев улетучился. Что-то похожее на страх, если бы Могенс видел к тому основание, появилось в ее взгляде. Правда, она не отшатнулась от Грейвса, но весь ее вид свидетельствовал, что она испугалась.

Дверь снова приоткрылась. Мисс Пройслер неплотно закрыла ее, и теперь она двигалась словно сама по себе. В комнату грациозно вошла черная как смоль кошечка, единственно живое существо о четырех лапах, которое мисс Пройслер не только терпела в своем окружении, но просто боготворила. Нечего и говорить, что она была самой чистоплотной кошкой в стране, если не во всем мире, и за всю свою жизнь даже не видела ни одной блохи.

— Клеопатра! — воскликнула мисс Пройслер и так стремительно развернулась, как будто была рада, наконец, иметь возможность обратиться к кошке вместо жуткого гостя Могенса. — Кто тебе позволил сюда войти? Ты же знаешь, тебе нечего делать в комнатах постояльцев!

— Оставьте ее, мисс Пройслер, — сказал Могенс. — Она мне нисколько не мешает.

Более того, он любил Клеопатру. Она навещала его в этом жилище гораздо чаще, чем, по всей вероятности, подозревала мисс Пройслер. И как только Могенс протянул к кошке руку, она тут же подошла к нему и с громким мурлыканьем начала тереться головой о его ногу, что заставило ее хозяйку задумчиво наморщить лоб. Наверное, эта картина дала ей понять то, о чем она до сих пор не догадывалась. Через какое-то время она с трудом заставила себя отвести взгляд и снова посмотрела на Грейвса. У нее был растерянный вид, и Могенс понял, что мисс Пройслер силится призвать зловещего гостя к порядку, но что-то в нем ей не нравится. А почему, собственно, он должен производить на нее другое впечатление, чем на него?