Антропология экстремальных групп: Доминантные отношения среди военнослужащих срочной службы Российской Армии - [33]

На «левую» стройку можно попасть не только с гауптвахты, но и из госпиталя. В разных госпиталях с солдатами обращаются по-разному: где-то хуже, где-то лучше, есть госпиталя очень хорошие и даже элитные. Как правило, в госпитале солдату живется лучше, чем в части, и в хорошем госпитале больные стараются задержаться подольше, благо время болезни не увеличивает общий срок службы, как время, проведенное на гауптвахте. Однако просто так никого задерживать в госпитале не будут, тем более, когда вокруг столько финансовых проблем. Поэтому в конце 1980-х годов, как это было описано выше, стационарная медицина в отдельных гарнизонах предлагала своим подневольным пациентам такой договор: мы вас «лечим» максимально долго (месяц, два, три), а вы на нас работаете.

Впрочем, есть и другие сведения, согласно которым с больными солдатам в некоторых госпиталях обращаются хуже, чем со скотом:

[Из солдатских писем]

<…> Я ваших писем жду как обеда. Я, наверное, вам писал, что лежал в госпитале. В КВО, кожно-венерическом отделении с чесоткой. Я ее просто сразу не увидел, а потом уже просто загнил. Теперь вот остались следы, синие пятна. Меня там сразу положили в изолятор с двумя больными сифилисом, еще пацаны лежали с экземой. Короче, полный атас. Лежал две недели, но до конца так и не вылечился. Нас, пока мы там лечились, направляли на работу к осетинам. Вкалывали, как на каторге, строили трехэтажные коттеджи. <…>

(«Армия рабов»)

<…> Я когда в госпиталь попал, у меня чесотка в запущенной форме была, в паху воспалились лимфоузлы (меня в госпиталь дня 4 увозили, все завтра да завтра, вот и начал гнить). Но никакого лечения не было, да еще военный билет куда-то потеряли. В госпитале творится просто кошмар. Я там в первый раз увидел как гниют люди. А нас еще гоняли на работу. Завезут к какому-нибудь чурке и работаешь. Замес мешаешь или кирпичи таскаешь. Наступит время обеда, отвезут, поели, поехали опять. За день наработаешься так, что руки не поднимаются. Я один раз с пацаном поднял ванну с песком, у меня аж в спине хрустнуло. Я хочу служить, но не в такой армии. Вы не думайте, что я кошу или дуркую, но я больше не могу получать от этих дебилов. <…>

(«Армия рабов»)

Ситуация, описанная в цитируемых выше письмах, показательна тем, что организаторы теневого труда больных не использовали ресурс позитивных стимулов и предпочли принуждение. Однако для госпиталей это, в общем, не характерно, поскольку если солдата будут эксплуатировать сверх всякой меры, он всегда может вернуться в часть, не долечившись.

«Левые» работы, на которые направляются солдаты, в большинстве случаев воспринимаются ими как облегчение. Все-таки это, хотя и бесплатное, но осмысленное и рациональное действие. Представьте: или вы «отрабатываете нормативы», «занимаетесь строевой (химической, инженерной — бог весть какой еще) подготовкой», красите траву, подметаете ломом плац, или вы тоже что-то красите, но уже не траву, а те же веранды на детской площадке, смотрите на девчонок не через забор и просто радуетесь перемене мест. Не сказать, что это неоплачиваемый труд. Он оплачивается бесценной валютой — глотком свободы и смысла жизни.

Начальник, который посылает вас на «левые» работы, рискует, и это еще один фактор деформализации отношений командного и рядового состава. Это переводит механические отношения формальной субординации в естественно патриархальные: младшие должны помогать старшим.

Офицерам бывает жизненно необходима помощь солдат, как тем от них необходимы человеческие отношения, которые устав исключает по определению. Но, как правило, механизация отношений не бывает абсолютной, потому что уставной порядок нежизнеспособен за отсутствием в его основе не только стимулов деятельности, но и стимулов межличностного общения. Единственный стимул — отступление от устава, которым командиры поощряют подчиненных и которым рассчитываются как твердой валютой за эксплуатацию их рабочей силы. А такие отступления — это всегда перевод статусных отношений в личностные; рядовому платят признанием его индивидуальности.

Эта договорная система «затыкает дыры» не только в психологии, но и в бюджете армии, некогда — Советской, богатой и разворовывающейся, сейчас — Российской, бедной и разворованной. Часто в безвыходных ситуациях командиры просто вынуждены использовать не по назначению труд солдат.

Во время обкатки машин ЗиЛ-131, поступивших в наше подразделение, два водителя перевернулись. Восстановление машин велось своими силами. С кем-то договорились на автобазе, с кем-то на свалке списанных ЗиЛов. Каждый день нас, связистов, приводили к проходной, мы проникали на автобазу с ключами и отвертками и снимали со списанных машин все, что можно было снять. Вечером командиры и водители осматривали нашу добычу и отбирали пригодные детали. Нам была дана инструкция — если на проходной поймают за выносом деталей, ни в коем случае не признаваться, что в этом организованно участвует все подразделение. Нужно «косить под дурака» и говорить, что это мы «так, от нечего делать, извините, больше не будем», дескать, с солдата, в отличие от майора, какой спрос. Однажды одного из нас поймали выносящим лобовое стекло от ЗиЛа и вызвали командира. Командир театрально гневался и топал ногами. Обещал охране автобазы «сгноить это чмо», охрана прослезилась и отпустила всех вместе со стеклом. В результате машины были успешно восстановлены.