Антропный принцип - [4]

Слегка осекаясь на желчном смешке,

И то не тогда, когда жженку заваривал,

А скромно склонялся над щами в горшке.

Когда ты клокочешь слюною обильной,

Когда петушишься почти на ноже,

От вулканизации автомобильной

С ума не сойдешь, потому что уже

И так существуешь, как лес на вулкане,

И только тогда обретаешь покой,

Когда под рукой расползаются ткани,

И слава дурная, и лава рекой.

Живи, точно в клипе, да только едва ли ты

Поймешь и оценишь гостей по бокам,

И свадьба чужая, и скатерти залиты

Каким-то рассолом, но липнут к рукам.

Не ливнем секло, не из мрамора высекло,

Но горло сжимало, покуда могло.

Сухое отмокло, и мокрое высохло —

И жить уже нечем, когда отлегло.

Стихи о том, как мы с Татьяной Алферовой смотрим видео с записями «Пенсил-клуба»

В комнате становится теплее.

Или холоднее? Я никак

Не пойму. И здесь, и на дисплее

Разливаем водку и коньяк.

Постепенно стану переростком, —

Путь во время неисповедим,

Точно виртуальный – по бороздкам,

Где просторы диска бороздим.

Мы смеемся. Те и эти трели

Как кусочки жира в колбасе.

Дело ведь не в том, что постарели,

И не в том, что живы мы не все.

Дело в том, что прошлое, как воин,

В плен берет, маячит за плечом,

Потому что облик наш присвоен

И в темницу диска заключен.

Мы не мы, а то, что отпустили

Погулять на волю из тюрьмы, —

Сообщенье в телеграфном стиле:

«Хорошо сидим. Приветом. Мы».

Или в невозможное играем

И идем на сумасшедший риск —

Наблюдать за настоящим раем,

Вписанным в блестящий этот диск?

Что же я, тоскуя, проору им —

Нам, осуществившимся в былом,

Там, где мы, бессмертные, пируем

За огромным жертвенным столом?

Из записок Пенсил-клуба

1. Комарово

Что ждет поэта в Комарове?

Не ждет поэта ничего.

Ему грядущее – не внове,

Его прошедшее – мертво.

Он прямо Лермонтов какой-то

Или Державин прямо он,

Когда, как будто из брандспойта,

Он смыт, как грязь, рекой времен.

Он потрясал устои словом,

В нем жизнь кипела, как в борце, —

И вдруг он дедушкой Крыловым

В штаны наделал во дворце.

Чугунной палкою потыкав,

Он брал Азов, спасал Арал,

Заболевал он, как Языков,

Как Баратынский, умирал.

Когда же, шляпу нахлобучив,

Идет в писательский буфет —

Тут он какой-то прямо Тютчев,

Чтоб не сказать похлеще – Фет.

Тут он, конечно, ас из асов,

Кобель изысканных пород.

Стакан – и он уже Некрасов,

Второй – и все наоборот.

Когда он все же отдыхает,

То издает то хрип, то рев.

Он, как Апухтин, опухает,

Сгорает, точно Огарев.

Бывает буен и покорен,

Употребив одеколон,

Почти как Майков и Григорин

Или Полонский Аполлон.

Он унимает дрожь коленков,

Когда косого он косей,

Он со Случевским – Давыденков,

С К.Р. же – только Алексей.

Он петербургский и московский,

И угадать нельзя, каков —

То он под вязами Жуковский,

То Вяземский среди жуков.

Бывают странные событья,

Их суть не всякому ясна, —

Он, – начинаю говорить я

И понимаю, что – она…

И молкну на тропе народной,

Теряюсь в хоре подпевал,

Как волк с волчихою голодной,

Той, от которой пьян бывал.

И слышу: Пушкина не трогай

И Дуне (вариант: Тане), расплескавшей чай,

Ты никогда моралью строгой

Не докучай, не докучай.

2. «Анна Каренина», Левин

Нине Савушкиной

Если после мысли о Вицли-Пуцли

Усомнишься в разуме – мол, не куц ли? —

Если станешь кроток и тут же гневен,

Значит, ты и есть этот Костя Левин.

Если ты не бежишь за любою куклой,

А влюблен в пионерку с губою пухлой,

Жениха пионерке готовит мама,

Пионерка крутит тебе динамо

И встречает радушно другого гостя,

Значит, ты и есть этот Левин Костя.

Если пива не хлещешь, не жрешь шаверму,

А в глухой деревне заводишь ферму,

Ни к кому не ходишь с вином и тортом,

Разговоры длишь с мужиком упертым

Не о сексе, нет – не о нем, проклятом, —

О косьбе, помоле, любви к телятам, —

И во всем наука, прогресс и метод, —

Значит, ты и есть Костя Левин этот.

Если ты забыл про прогресс с наукой

И в леса уходишь с ружьем и сукой,

А потом не вспомнишь – в жарком ли, в супе ль

Потеряли крылья бекас и дупель,

И, с медведя свежую срезав шкуру,

На обед к Облонским поедешь сдуру,

Где – хоть жизнь коверкай, по лесу шастай, —

С пионеркой встретишься – той, губастой,

И тобою новый период начат, —

Ты и есть этот Костя Левин, значит.

Если ты женат, и с женой святыми

Вы хотите быть, чтоб тебе с витыми

Не ходить костями на лобном месте,

Если ты в натуре невольник чести;

Если ты не сторож больному брату

И стремишься скорей понести утрату,

И жена твоя понесет скорее,

Чем колготки сохнут на батарее;

Если, как наукой себя ни мучай,

Остаешься тот же мужик дремучий,

Как, должно быть, предок был при Батые, —

Этот Костя Левин есть, значит, ты, и

Широко вдохни, улыбнись румяно,

Обретая веру в конце романа,

Рассердись на шофера, поспорь некстати,

Обвини жену, помолись в экстазе

И твори добро, как, Толстому вторя,

Завывает Шура в кабаках у моря.

Ты не станешь лучше, прекрасней, чище,

Но такие вещи – навроде пищи.

Если в рот полезло, то все полезно.

Пищевод. Желудок. Кишечник. Бездна.

3. Баллада

Петух сдавал однажды кросс,

Показывая прыть,

Взбежал он прямо на навоз

И начал оный рыть.

И гусь какой-то произнес:

– Его ведут казнить.

Глагол времен, металла звон —

Не все ли нам равно;

Он жив, а все ж пойдет под нож,

Иного не дано.

Но поднял стон малютка Джон

Жемчужное зерно.

Он голосил что было сил:

– Зачем его казнят?