Антракт - [3]
И, естественно, к тому моменту, когда из-за некоторых ужасно раздражающих привычек обоих часть «Тристан и Изольда» в отношениях пылких любовников подошла к концу — а это произошло меньше чем через полгода, — мне было уже наплевать и на него, и на всех остальных. Я жила в полном согласии с самой собой — холодная, как мрамор — и, вполне довольная таким состоянием, собиралась пребывать в нем всегда. Тот репортер из программы новостей со своим интервью сослужил мне хорошую службу.
Подозрения — я делала все возможное, чтобы ничего не замечать, — полностью подтвердились примерно через неделю после моего визита в их увитое растительностью любовное гнездышко. Я взяла у врача пузырек, помочилась в него и пару дней спустя знала результат. Я ждала ребенка.
Я не считала нужным рассказывать об этом никому, кроме моего врача, — необходимая консультация, потому что оставлять ребенка я не собиралась. Меня записали в клинику на среду, а в следующую пятницу я вышла оттуда уже без лишнего груза. Все было похоже на конвейер, и мне так и не пришлось воспользоваться чудесной историей, которую я придумала, чтобы скоротать время. Я представляла себе заботливую медсестру в накрахмаленном белом халате: она низко склоняется над моей подушкой и с сочувствием прохладной рукой прикасается к моему лбу, а я рассказываю ей, что мой муж погиб, умер загадочной смертью в африканской саванне и у меня нет возможности растить ребенка одной. В реальности же мне пришлось иметь дело с измученной и неопрятной медсестрой. Она выглядела так, будто ее напоили лимонным соком, и с удовольствием отправила бы всех бесстыдниц в тюрьму, если бы смогла. Маленькая палата была заполнена чувством вины, раскаяния и вульгарными остротами. Единственное яркое воспоминание — девушка-шотландка по имени Энни, проститутка, сделавшая свой третий аборт. Как-то, оторвавшись от журналов с кроссвордами, она заметила, что, по ее мнению, аборты безопаснее пилюль.
— Чем ты зарабатываешь на жизнь? — спросила она меня.
— Ничем, — был мой ответ.
— Ничем, — повторила она. — И я тоже — чаще всего. В наше время большинство клиентов хотят поговорить о своих матерях. — Она говорила и просматривала журнал, потом внезапно остановилась, перелистнула страницу назад и сказала: — Не обижайся, но, думаю, тебе лучше сделать вот такую стрижку.
И бросила журнал мне на кровать. На фотографии была модель с высокими скулами, раздувшая ноздри, злобно уставившись в объектив. У нее была стрижка, как у официанток-китаянок, — черный шлем с ровно обрезанными краями.
— Попробуй, — сказала Энни. — Тебе пойдет, честно.
— Но у меня светлые волосы, — заметила я скептически.
— Не важно. Длинные и волнистые, как у тебя, сейчас не в моде. И ты всегда сможешь отрастить их снова…
— Может быть, — сказала я уклончиво, но уже знала, что сделаю это. «И плевать я хотела, Джек, — подумала я, — что давным-давно по ночам ты любил накручивать эти локоны на пальцы и притягивать меня к себе».
Ким, моя парикмахерша, сначала упиралась. Она пропускала пряди, которые я так долго отращивала, сквозь пальцы и рассматривала мое отражение в зеркале.
— Нет и нет, — заключила она. — Тебе это не пойдет. Сейчас ты выглядишь идеально.
Я встретилась с ней взглядом в зеркале.
— В каждом совершенстве должен быть изъян, Ким, — сказала я ей, — иначе каждый из нас был бы Богом.
Естественно, она решила, что я слегка повредилась рассудком, — что ж, возможно, так оно и было, — но спорить перестала и взялась за ножницы. Когда все было кончено, она неохотно признала, что в итоге вышло не так уж плохо. Энни, бросив мне журнал, не ошиблась. Стрижка смотрелась очень неплохо. Просто я перестала быть похожей на себя. Из зеркала на меня смотрела незнакомка. Новая прическа для новой жизни, так ведь? Вряд ли… Скорее это стало отпущением грехов прошлой жизни, чтобы я могла войти в новую, так похожую на небытие. Это было нечто, поднявшее меня над собственной трагедией, и тогда во всех событиях, происшедших после Рождества, появилась некая театральность. Я шла по жизни, чувствуя себя героиней пьесы с ролью для одной женщины, а заодно — единственным зрителем. Проблема была в том, что сценарий писал кто-то другой — та женщина в зеркале.
Глава 2
Мне совсем не хотелось, чтобы кто-то узнал о том, что произошло с другой женщиной — той, с длинными волнистыми локонами. Не из чувства стыда или сожаления. Просто она перестала существовать. Разводной мост поднят, она осталась на том берегу — вот и все. Я не прятала своих эмоций — их не было, как не было ни единого повода для общения или обсуждения. После пасхальных каникул я ушла из крупной престижной средней школы и бросила профессиональное преподавание. Хотя замученный чувством вины Джек и подарил мне дом, нужны были деньги на жизнь и оплату счетов, поэтому я начала работать по утрам в местной школе. Директриса с холодком сообщила мне, что я должна немного помочь ученикам — от одиннадцати до тринадцати лет — почувствовать вкус литературы, прежде чем они начнут изучать серьезные произведения, входящие в экзаменационную программу. Так же с холодком я и отнеслась к этой задаче. Она была абсолютно бессмысленной, но вполне меня устраивала: я не пыталась никого вдохновлять и не вдохновляла, а дети, в основном из семей среднего достатка, вели себя прилично. Очень редко, когда мы читали всем классом и я слышала монотонный голос ребенка, запинающегося при чтении моих любимых строк стихотворении Шелли «Озимандия», где Генри обращается к Катерине, у меня непроизвольно открывался рот, и я готова была сказать: «Остановись, ты должен читать нараспев, чтобы слова парили в воздухе», но я ни разу не произнесла этого вслух. Если меня стихи больше не захватывают, чего я могла требовать от детей? Но вопреки всему класс неплохо усваивал произведения из учебного плана, и это, конечно, свидетельствовало об одаренности моих подопечных. Меня не критиковали ни директор школы, ни остальные педагоги; пусть я плыла с трудом, но по крайней мере держалась на поверхности, а Шекспир, Шелли и другие корифеи служили достаточно крепкой опорой.
