Антоний и Клеопатра - [26]

— Он примет это, — ответила Ирас.

Флагман Антония, огромную квинкверему с высокой кормой, ощетинившуюся катапультами, пришвартовали в Царской гавани. И там, на пристани под золотым парадным навесом, его встретили обе инкарнации фараона, хотя и без соответствующих регалий. На Клеопатре было простое платье из розовой шерсти, а на Цезарионе — греческая туника цвета овсяной крупы, окаймленная пурпуром. Он хотел надеть тогу, но Клеопатра сказала ему, что в Александрии ни одна швея не умеет их шить. Она подумала, что это лучше, чем сказать ему правду: ему нельзя носить тогу, потому что он не римский гражданин.

Если Цезарион хотел отнять у матери преимущество, то это ему удалось. Спускаясь по трапу на пристань, Антоний не отрывал взгляда от Цезариона.

— О боги! — воскликнул он, подойдя к ним. — Цезарь с ног до головы! Мальчик, ты его живая копия!

Сам зная, что он высокий для своего возраста, Цезарион вдруг почувствовал себя карликом. Антоний был огромный! Но это перестало иметь значение, когда Антоний склонился над ним, без труда поднял его и посадил на левую руку. Мальчик почувствовал сквозь множество складок тоги, как набухли его мускулы. Позади него сиял Деллий. Ему предоставили право приветствовать Клеопатру. Он подошел к ней, глядя на тех двоих, — откинув назад голову, мальчик смеялся какой-то шутке Антония.

— Они понравились друг другу, — сказал Деллий.

— Да, кажется, — невыразительно ответила она. Затем распрямила плечи. — Марк Антоний не привез с собой столько друзей, сколько я ожидала.

— Много работы, царица. Я знаю, что Антоний надеется встретить знакомых александрийцев.

— Переводчик, писарь, главный судья, счетовод и начальник ночной стражи будут рады служить ему.

— Счетовод?

— Это лишь титулы, Квинт Деллий. Обладать одним из этих титулов — значит быть чистокровным македонцем, потомком соратников Птолемея Сотера. Они — александрийские аристократы, — с довольным видом пояснила Клеопатра.

В конце концов, кто такой Аттик, если не счетовод, но будет ли римлянин из семьи патрициев презирать Аттика?

— Мы не планировали приема на этот вечер, — продолжала Клеопатра. — Только скромный ужин для одного Марка Антония.

— Уверен, ему это понравится, — ровным голосом ответил Деллий.

Когда у Цезариона уже слипались веки, мать решительно отправила его спать, затем отпустила слуг и осталась с Антонием наедине.

В Александрии не бывает настоящей зимы, просто небольшое похолодание после захода солнца, поэтому все ставни были закрыты. После Афин, где было холоднее, Антонию очень понравилось в Александрии. Он почувствовал такое спокойствие, какого не чувствовал уже долгие месяцы. И хозяйка за обедом проявила себя интересным собеседником — когда ей удавалось вставить слово. Цезарион забросал Антония вопросами. Какая она, Галлия? Какие они, Филиппы? Что значит командовать армией? И так далее, и тому подобное.

— Он замучил тебя, — улыбнулась Клеопатра.

— Больше любопытства, чем у гадалки, прежде чем она предскажет тебе твое будущее. Но он умный, Клеопатра. — Гримаса отвращения исказила его лицо. — Такой же не по годам развитый, как и другой наследник Цезаря.

— Которого ты терпеть не можешь.

— Слабо сказано. Скорее, чувствую отвращение.

— Надеюсь, к моему сыну ты сможешь почувствовать симпатию.

— Мне он понравился больше, чем я ожидал. — Он обвел взглядом лампы, зажженные по периметру комнаты, сощурился. — Слишком светло.

В ответ она соскользнула с ложа, взяла щипцы для снятия нагара и погасила все свечи, кроме тех, что не светили прямо в лицо Антонию.

— У тебя болит голова? — спросила она, возвращаясь на ложе.

— Да, действительно.

— Ты хочешь уйти?

— Нет, если я могу тихо лежать здесь и разговаривать с тобой.

— Конечно, можешь.

— Ты не поверила мне, когда я сказал, что полюбил тебя, но я говорил правду.

— У меня есть серебряные зеркала, Антоний, и они говорят мне, что я не принадлежу к тому типу женщин, в которых ты влюбляешься. Таких, как Фульвия.

Антоний усмехнулся, блеснув мелкими белыми зубами.

— И Глафира, хотя ты ее никогда не видела. Восхитительный экземпляр.

— Ясно, что ты не любил ее, если так говоришь о ней. Но Фульвию ты любишь.

— Точнее, любил. Сейчас она невыносима. Развязала войну против Октавиана. Напрасная затея, и к тому же бездарно проводимая.

— Очень красивая женщина.

— Ей уже сорок три. Мы почти одногодки.

— Она родила тебе сыновей.

— Да, но они еще слишком молоды, чтобы понять, что в них заложено. Ее дедом был Гай Гракх, великий человек, поэтому я надеюсь, что они хорошие мальчики. Антиллу пять лет, Иулл еще очень маленький. Фульвия плодовитая. У нее четверо от Клодия — две девочки и два мальчика, мальчик от Куриона и моих двое.

— Птолемеи тоже плодовиты.

— Ты говоришь это, имея только одного птенца в гнезде?

— Я — фараон, Марк Антоний, а это значит, что я не могу сочетаться браком со смертными мужчинами. Цезарь был богом, поэтому он подходил мне. Мы быстро зачали Цезариона, но потом, — она вздохнула, — больше ничего. Мы пытались, уверяю тебя.

Антоний засмеялся.

— Да, я понимаю, почему он не сказал тебе.

Цепенея, Клеопатра подняла голову и посмотрела на него.