Антон Райзер - [109]
Когда совершенно незнакомые, прежде ни разу не встречавшиеся люди вдруг близко сходятся, подают друг другу утешение, помощь и нужный совет, словно никогда и не жили розно, – такие минуты искупали для Райзера все невзгоды пути и наполняли душу приятными воспоминаниями.
Попутчики расстались с Райзером вблизи города Лангензальца, где он не остановился, рассчитывая добраться до следующего населенного пункта и там переночевать.
Поздно вечером он пришел в гостиницу, где и провел последнюю ночь перед переходом в Эрфурт. Наутро первая его мысль была о башмаках, и как же он обрадовался, когда рядом нашелся сапожник, который за гроши, не заставив долго ждать, основательно их подлатал и тем избавил его от великого затруднения.
После этого Райзер не задерживаясь поспешил в Эрфурт. В теперешнем виде ему не стыдно было показаться людям, и он вновь обрел мужество и веру в себя.
В деревне близ Эрфурта он заказал себе кружку пива. В трактире царило оживление, говорившее о близости города, жители коего сидели здесь во множестве, и среди них – некий ученый, рассуждавший в кружке слушателей о своих трудах.
В этой деревне глазам Райзера наконец предстал Эрфурт с его старинным собором, множеством башен, высокими валами и цитаделью Петерсберг. Родной город его друга Филиппа Райзера, о котором тот ему так много рассказывал. Дорога к городу была обсажена вишневыми деревцами. Дневной жар понемногу улегся, у ворот прогуливались люди, и когда Райзер, проходя этой дорогой, вспомнил о Ганновере, ему представилось, что оттуда его отделяет лишь легкая прогулка, настолько малым виделся ему теперь оставленный позади путь.
Такого большого города, как этот, он еще никогда не видел. Все здесь было ему ново и непривычно. Он прошел широкой и красивой улицей, носившей название Ангер, и не смог удержаться, чтобы немного не побродить по городу, прежде чем снова пуститься в дорогу: он хотел еще успеть дойти до ближайшей деревни, лежавшей на дороге в Веймар.
Поблуждав по Эрфуртским улицам, он вышел на окраину города и, пока окончательно не стемнело, решил зайти в ближайшую гостиницу.
Хозяин, грузный мужчина, сидел у окна, и когда Райзер спросил у него, по-прежнему ли театральная труппа Экхофа находится в Веймаре, «Ничуть не бывало, – был ответ. – Они в Готе». Райзер продолжил расспросы: «А что Виланд? Он еще в Эрфурте?» – «Ничуть не бывало, – ответил тот снова, – он в Веймаре». И на все вопросы он с каким-то недовольным видом отвечал одно и то же: «Ничуть не бывало!» – как будто сказать просто «нет!» было ниже его достоинства.
И это черствое «ничуть не бывало!» из уст толстяка-хозяина вмиг расстроило все планы Райзера. Все его мысли были устремлены в Веймар, там он ожидал разных необычайных событий, там надеялся увидеть боготворимого им создателя «Вертера», и вот теперь вместо Веймара ему твердят о Готе.
Райзер, однако, не сдался, он бодро встал и вышел на дорогу, ведущую в Готу, чтобы, не отступая от намеченного плана, переночевать в ближайшей деревне.
Прежде чем солнце село, Эрфурт остался у него за спиной, и еще до наступления темноты он уже входил в деревню, первую на пути в Готу. Собор и древние башни Эрфурта надолго оставили в его душе след, словно бы призывающий его когда-нибудь сюда вернуться.
В деревне, где он остановился на ночлег, ему под конец дня выпало весьма неспокойное соседство на соломенном ложе. Это была компания возчиков, которые то и дело вставали и переговаривались между собой на весьма грубом диалекте. Одно из слов особенно больно ранило слух Райзера, вызвав донельзя неприятные чувства: вместо «он приходит» крестьяне говорили «он прихаживает», и это «прихаживает» казалось Райзеру выражением самого их существа, словно бы в этом слове, произносившемся с каким-то надутым видом, выражалась вся их неотесанность.
Стоило Райзеру немного задремать, как ненавистное слово его будило, и все это сделало ту ночь ужаснейшей из всех проведенных им на соломенных подстилках. На рассвете он увидел опухшие ноздреватые физиономии своих ночных сотоварищей, столь хорошо сочетавшиеся со словцом «прихаживают», еще долго царапавшим его слух, когда он ранним утром оставил гостиницу и твердо шагал по дороге к Готе.
Поскольку за ночь он не выспался, дорожные мысли его были не веселы, к тому же с каждым шагом надежды на будущее таяли и воображение выдыхалось.
Было воскресенье, и встретившийся ему по дороге сапожник, уже неделю обходивший округу, чтобы собрать у заказчиков накопившиеся долги, сказал между прочим, что жизнь в Готе очень дорога.
Это известие весьма обеспокоило Райзера, чье достояние заключалось теперь в одном гульдене, а судьбе очень скоро предстояло решиться в этом городе.
Разговор с сапожником, сетовавшим на тяготы жизни в Готе, нимало его не радовал и наводил на мрачные мысли. Он раздумывал, как будет жить в городе, где у него совсем нет знакомых и сомнительно, чтобы кто-то захотел принять участие в его судьбе или прислушаться к его желаниям.
Эти печальные размышления сделали дорогу еще труднее, ноги его отяжелели, и так продолжалось, пока впереди не показались две маленькие башни Готы, о которых сапожник сообщил, что одна из них церковная, а вторая установлена на здании театра.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.