Антон Губенко - [7]

— Не возражаю, но первым буду я.

И майор Бирбуц первым поднялся в ночное небо...

Вторым, в соответствии с планом, взлетел Губенко.

Ночные полеты! Сколько радости и волнения испытывает летчик от сознания своей силы, от возможности одолеть кромешную темноту. Слева и справа отороченная огнями взлетно-посадочная полоса, уходящая в небо. Надо перегнуться через борт и посмотреть: мерцающие огни рассыпаны на непроглядно черном небе, как в театре на темном заднике располагаются искусно сделанные звезды. Удивительная способность огней создавать микромир, эффектно расширять ощущения, вызывать ложное восприятие уюта, навевать спокойствие...

По мере разгона самолета аэродромные огни сливаются в одну линию, небо, подобно шатру, опрокидывается вперед, гася свои мигающие звезды, и летчик, отрываясь от земли, уносит с собой небо. Земля быстро удаляется. Горы, леса, строения — все становится плоским, игрушечным... Ночь поглотила и оставила земную жизнь лишь в воображении. Отвлекаться нельзя: может возникнуть клаустрофобия — боязнь одиночества, недоверие ощущениям, восприятию. Мозгу — полная загрузка! Легкий крен. Прекрасно. Антон с радостью удостоверяется, что машина ему послушна. А теперь маленькую бочечку. Его распирает радость. Ура! Какая ночь! Можно пилотировать, и никто с земли не видит, не будет ругать. Не будет и ареста.

Как жаль, что всему хорошему бывает конец. Надо возвращаться на аэродром: время на исходе. Снижаясь на малом газу, находясь уже над освещенной полосой, Губенко вдруг увидел темный силуэт самолета, который шел поперечным курсом, и где-то у посадочного «Т» легко было столкнуться с «воздушным хулиганом». Что за диковина? Кто может ночью заходить на посадку поперек полосы? За шутку это тоже принять нельзя. Срабатывает молниеносная реакция: уходить в сторону. Антон берет ручку на себя, увеличивает обороты мотору, и, так как самолет находился у самой земли, пришлось сделать фантастический разворот, который в другой, спокойной обстановке, имея время на раздумья, он просто не рискнул бы сделать. Поляна была так близка, что Антон на мгновенье закрыл глаза, ожидая удара плоскости о землю. Машина, надсадно гудя, издавая невообразимый стон, казалось, замедлила свое движение, а потом, медленно набирая высоту, стала уходить в небо.

Это произошло над аэродромом; стоявшие внизу летчики, техники, мотористы видели замысловатое акробатическое па... Ночь помешала им рассмотреть, что произошло. Они приняли «дикую» фигуру самолета за очередную выходку пилота Губенко.

Слыть воздушным лихачом было не так уж зазорно. О лихачах слагали небылицы, им подражали, они становились кумирами молодежи. Среди летчиков, проявлявших находчивость, мужество и решительность, было немало любителей сенсационной популярности. Но Антон не был из числа тех бесшабашных искателей приключений. Антон Губенко с первых дней своих воздушных «приключений» шел на осмысленный риск ради эксперимента, стремясь соединить технические возможности самолета с тактической необходимостью боя. Он тоже рисковал, во многом был первым, но каждый свой новый полет готовил тщательно, как ученик сложную контрольную работу.

Губенко шел своим, особенным путем, он не укладывался в обычные рамки стереотипных суждений об истинном призвании летчика. Но ему казалось, что он медленно проявляет свой летный почерк.

— Вот это да! — воскликнули летчики в ту ночь на старте, увидев непостижимый разворот Антона.

Его поздравляли и на ходу придумывали названия: «лихач первого класса», «циркач». Одни отзывались благоговейно и восхищенно, другие с юмором, как над шутником.

Никто не узнал истинной причины происшествия при посадке. Незамедлительно явился майор Бирбуц и терпеливо выслушал рапорт о выполнении задания.

Антон Губенко, придя в себя после непредвиденно опасной посадки, улыбался; он переживал: товарищи узнают, как он испугался тени собственного самолета и шарахнулся в сторону. Летчики награждали его эпитетами, звучащими в этой обстановке, как комплименты. Антон был благодарен командиру, товарищам, и вообще ему очень хотелось летать, петь, но он никогда больше не вспоминал об этом полете.

О том, как он испугался тени собственного самолета, Антон расскажет через несколько лет.

И вот снова случай: полет и спуск на стадион без парашюта! И Губенко вновь испытал настоящий страх.

...Утром следующего дня был зачитан приказ о назначении старшего лейтенанта Антона Алексеевича Губенко нештатным инструктором по парашютно-десантной службе (ПДС).

Игорь Пекарский, сосредоточенно смотря вперед, не нарушая строя, иронически заметил:

— Достукался...

Старший лейтенант Федор Петренко осторожно протянул руку из первого ряда, схватил стоявшего сзади Губенко выше локтя, сохраняя строгую незыблемость армейских традиций — тишину утреннего построения, на котором ставят задачи на день, прошептал:

— Поздравляю, малыш!

Антон скривился от боли, он не мог во всем признаться даже друзьям и стеснительно улыбнулся.

Многие летчики не любили прыжки с парашютом, не очень-то ценили парашют как спасательное средство, а людей, пропагандирующих парашют, презирали за трусость. Летчик, рассуждали они, должен рассчитывать на своего небесного коня, на профессиональную интуицию и еще уповать на удачу. Удачу превозносили часто, хотя и не всегда к месту. Она изменяла часто.