Антология восточно-христианской богословской мысли. Том 1 - [5]

Публикуя сочинения неоариан — Евномия и Аэция — с подробными исследованиями о них, мы стремились подчеркнуть, какую существенную роль в догматической полемике IV в. сыграло появление триадологии, выстраивающей свою аргументацию логически последовательно и рационально, заявившей о себе в первую очередь в сочинениях этих «еретиков», во многом стимулировавших не менее, как мы стремились показать, философски нагруженный и логически и понятийно выверенный ответ Каппадокийцев, отличавшихся от аномеев не столько силой аргументации, сколько содержанием их веры. Публикация текстов подобосущников, из среды которых когда‑то вышел Василий Великий, позволяет отчетливей представить и все переходные звенья на пути восточно–христианской богословской мысли к Никео–Цареградскому исповеданию.

Помимо триадологичеких споров IV в., представленных в первом томе, во втором томе «Антологии» мы представляем менее известную и малоизученную проблему полемики с тритеизмомучением, являющимся как будто маргинальной ересью в стане монофизитов, спор с которой, однако, имел впоследствии определенное значение как для христологической полемики VII в. вокруг моноэнергизма и монофелитства, так и, как мы полагаем, для триадологического синтеза Максима Исповедника, чье учение о Троице является продолжением учения Каппадокийцев, один из которых, а именно Григорий Богослов, спорил с тритеитами из «ревнивых не по разуму» (см.: Рим 10, 2) единосущников и трехипостасников своего времени. В настоящей «Антологии» мы публикуем интереснейшее свидетельство православного ответа на споры, порожденные тритеизмом VI в., возникшие в стане монофизитов, — отрывки изложения триадологического сочинения св. Евлогия, патриарха Александрийского (t 6078 г.), из «Библиотеки» патриарха Фотия[18]. Кроме этого мы приводим и разбираем антитритеитские пассажи Максима Исповедника и Софрония Иерусалимского. Завершается же триадологическая проблематика в «Антологии» классической темой — полемикой с латинянами (и с латиномыслящими византийцами) по вопросу о Filioque.

Что касается христологических споров V в., то здесь мы, вопервых, уделили особое внимание их предыстории, т. е. полемике с аполлинарианством, имея в виду не только самого Аполлинария, но и судьбу его формулы «единая природа Бога Слова воплощенная», воспринятой Кириллом Александрийским и ставшей камнем преткновения в спорах V в. Кроме этого, говоря о становлении православной христологии, помимо отражения обычной для этой области проблематики, связанной с утверждением полноты Божественной и человеческой природ во Христе, мы представили и постарались проследить в «Антологии» проблематику, связанную с исповеданием во Христе двух природных действий и воль. При этом мы рассматриваем эту тему не только на материале полемики VII в., но и применительно к христологии IV, V и VI вв., а именно, начиная с ариан, Маркелла Анкирского и Аполлинария Лаодикийского, далее прослеживаем ее, пусть и бегло, у Григория Нисского (в его полемике с Аполлинарием), Кирилла Александрийского, Феодорита Кирского, Нестория, у папы Льва Великого[19], в монофизитском и халкидонитском богословии VI в., и лишь затем подходим к полемике Софрония Иерусалимского и Максима Исповедника с еретическим моноэнергизмом вокруг трактовки «богомужного действия» из Ареопагитик.

Представляя же читателю собственно полемику Максима Исповедника с моноэнергизмом и монофелитством, мы подготавливаем восприятие переводов «Богословско–полемических трактатов», в которых Максим разрабатывает теорию волевого акта, написанных им в ходе этой полемики, публикацией комментированного отрывка из сочинения Немесия Эмесского «О природе человека», повлиявшего на становление соответствующего учения Максима Исповедника.

Говоря о христологической полемике, отраженной в «Антологии», следует отметить, что, наряду с традиционными для этой темы авторами: «александрийцем» Кириллом и «антиохийцами» Несторием и Феодоритом, мы уделяем особое внимание «Константинопольской» школе богословия[20] V в., представленной в «Антологии» Проклом и Флавианом Константинопольскими[21], подчеркивая значение именно этого направления как того «царского пути», по которому в конечном счете и пошло развитие православного богословия в Византии — не потому, что оно было компромиссным, а потому, что именно в нем в наиболее точной и выверенной форме была творчески продолжена применительно к христологии та традиция и тот понятийный язык, которые разработали Каппадокийцы в триадологии[22]. Особый интерес в этом контексте представляет «Томос к армянам» Прокла Константинопольского, специально заново переведенный для данной «Антологии» ввиду его большого значения.

Своеобразным отзвуком этого сочинения, правда больше в плане названия, служит «Послание к армянам» арабои грекоязычного богослова VIII‑IX вв. Феодора Абу–Курры, жившего за пределами Византии, но представляющего, как и Иоанн Дамаскин, традицию византийского богословия в по преимуществу арабоязычном мире. Впрочем, в отличие от хорошо знакомого русскому читателю Дамаскина[23]