Антология восточно-христианской богословской мысли. Том 1 - [230]

Что же мы восприняли из Писаний, разве не это самое? Что Бог сотворил словом мир и устроил прежде не бывшее творение; что законом естественным Он почтил разумное животное; что Он даровал заповедь [человеку, имеющему] свободную волю, указав ему подобающее, чтобы он выбором наилучшего избежал вреда; и что вожделетельное стремление человека ко злу сделало ослушника изгнанником из рая; что устами отцов и патриархов, посредством закона, судей и пророков Создатель наказал природе отвращаться от греха и стремиться к праведной жизни; и, наконец, что грех возобладал посредством нашего желания, а дьявол, под предлогом человеческой оплошности, стал требовать совершенной гибели природы. Так что когда естественный закон помрачился, писаный оказался в пренебрежении, когда пророческое наставление стало поминаться как человеческое, а не как исхищающее [людей] из зла, тогда сам Бог, немыслимый и безначальный, неописуемое и всемогущее Слово, придя, воплотился (ибо сие стало возможно, когда Он восхотел) и, приняв зрак раба, стал плотию и родился от Девы, всячески желая показать, что Он действительно стал человеком.

Ведь неизбежно за естеством (φύσει) следуют начала (άρχαί), образы (σχήματα) и страсти. Евангелист не говорит, что Он явился в совершенного человека, но «стал плотью» (Ин. 1, 14), достигнув самой основы естества, самого начала рождения. Подобно тому, как рождающийся естественным образом (κατά φύσιν) человек не сразу становится совершенным по своим действиям (ένεργείαις), но само естественное становление (καταβολήν της φύσεως) начинается с возникновения плоти и со временем мало–помалу он получает силы, необходимые для совершения чувств и действий.

Так же и Бог–Слово, придя к самому началу и корню человеческого существования, сперва стал плотию, не превратившись в плоть (да не будет сего!), ведь божество пребывает чуждым изменению, поскольку изменяемость есть свойство текучей природы, ну а вечной и всегда пребывающей в таком состоянии [природе] свойственна неизменность. Скажем одним словом, воспользовавшись обоими выражениями Писания, и что «бысть плоть» (Ин. 1, 14), и «воспринял зрак раба» (Флп. 2, 7), так что оба благочестно мыслимые становятся для нас семенами спасения.

Словом «бысть»[1713] евангелист намекает на нераздельность высшего единства (ακραν ενώαεως). Ведь подобно тому, как единицу (μ,ονας) нельзя было бы почитать в двух единицах, ведь разъятая надвое единица уже не будет единицей, но двоицей, так же и Единое в высшем единстве не разделится надвое (τό εν κατα την ακραν ενωσιν ούκ αν διαιρεлείγ εις δύο)[1714].

Слово же «прият»[1715] вопиет о неизменности естества, поскольку все, что возникает, возникает либо из не–сущего, как небо, не бывшее прежде, либо из уже сущего изменяется, как нильское течение превратилось из воды в кровь[1716]. Ни одно из этих выражений не приложимо к Божественной природе (φύαεως): ведь присно безначальный ни произошел из не–сущего, ни неизменное Слово не переменилось из сущего. Поэтому с помощью обоих этих выражений, Божественное Писание, тонко указав и на неизменность божества и на нераздельность таинства, изрекло: «бысть» и провозвестило: «прият», — это произошло для того, чтобы первым явилась единственность Лица, а вторым провозгласилась неизменность естества (φύαεως).

Таким образом, стал Бог–Слово совершенным человеком, не окоротив неизменную природу чуда, превышающего разумение. Мы узнали об этом, впрочем, от веры, а не получили это в результате исследования. И став человеком, Он спасает состраданием (τώ ομ,οιοπαΒ'εΐ) сродный ему по плоти род, уплатив по долговому обязательству греха тем, что умер за все как Человек, упразднив имущего державу смертную, сиречь дьявола[1717], будучи Богом, ненавидящим лукавство, и показав бессилие закона тем, что исполнил всякую праведность, а естеству (rj) φύσει) возвратил первое благородство[1718] тем, что почтил вочеловечением из земли Им же созданную природу (φύοτιν).

Итак, есть один Сын. Поклоняясь единосущной Троице, мы не вносим четвертого числом, но один Сын безначально от Отца рожденный, Им же и вся веки, как мы веруем, возникли, совечная корени ветвь, неистечно от Отца воссиявший, невместимо от Ума исшедший и пребывший Словом. Хотя Он узрился на земле, но от Родителя не отделился. Он восхотел спасти то, что Сам создал, и вправду спас, поселившись во утробу, эту всеобщую дверь естества, которую Своим вселением благословил и рождением запечатал. И своим преестественным рождением Самого Себя Он явил вочеловечившимся вопреки здравому смыслу.

Таким образом, не Один — Христос, а другой — Божие Слово (да не будет такого!). Двух Сынов Божественная природа не познала. Единый породил Единородного. Посему здесь нет супружества рождающих, а там — нет двоицы Рождающихся. Во имя Иисус Христово всяко колено преклонится небесных и земных и преисподних[1719]. И если есть другой Христос кроме Бога–Слова, неизбежно этот Христос будет просто человек, даже если он есть «храм Божий» по слову безрассудных[1720]. Если Христос есть просто человек, то как небесные [силы] чтят Его, не по достоинству его естества, и преклоняют колена пред именем низшего? И каким образом нам тогда понимать пророческие гласы, вопиющие: «Бог наш на земли узрися и с человеки поживе» (1 Тим. 3, 16)? Ведь он называет видением явление