Антология современной французской драматургии. Том II - [111]
Подпись: НАЧАЛЬНИК УПРАВЛЕНИЯ ПО РЕСТИТУЦИИ
— Возбудили ли вы судебное дело об оспаривании недействительности судебного решения согласно статье 1 постановления № 45770 от 21 апреля 1945 года?
— Обратились ли вы в суд с требованием об отмене судебного решения согласно статье 11 упомянутого выше постановления?
— Если да, то в какой именной суд (гражданский или коммерческий)
и в каком городе?
— Каков был результат вашего обращения в органы правосудия?
(При необходимости просьба приложить текст вынесенного постановления).
— Была ли вами либо лицом, приобретшим вашу собственность,
подана апелляция по поводу решения суда?
— Было ли принято решение по поданной апелляции,
и если да, какое именно? (Просьба приложить текст судебного решения.)
— Заключили ли вы мировое соглашение с лицом,
которое приобрело ваше имущество?
— Если да, засвидетельствовали ли вы его официально,
как того требует статья 26 постановления № 45 770?
— Намерены ли вы требовать защиты ваших интересов?
В конце концов узурпатор был изгнан, после чего Шарль и Клара написали письмо с требованием о немедленном возвращении их дочери в родительский дом. Отправили его заказной почтой (так им посоветовал один хороший знакомый, имеющий опыт в подобных делах) и стали ждать ответа.
>Шарль в ночной пижаме сидит на своем «пыточном троне», на который падает мертвенно-бледный свет врачебной лампы.
ШАРЛЬ. Я с ней в ее монастыре. Сверлю пациенту зуб и вдруг вижу себя стоящим перед ней на коленях со сложенными ладонями. Что я тут делаю? Мне здесь не место. Ей здесь не место. Снова принимаюсь сверлить. Глаза пациента сверлят мой рот. Изо всех сил стараюсь не кусать нижнюю губу. Я делаю пациенту больно. Он морщится, дергает носом, но молчит. Я так страдал в войну, я по-прежнему страдаю. Я мог бы бормашиной продырявить ему щеку — он бы ничего не сказал. Он тоже так страдал в войну и по-прежнему так страдает. Он потерял жену, детей, родителей. Он приезжает издалека, чтобы здесь страдать вместе со мной. Садится в метро на станции «Сталинград» — он гордится тем, что живет у «Сталинграда». Неужели у тебя там по соседству нет зубного врача, которому ты бы мог все это рассказывать? Ты мне все это уже рассказывал, когда я работал в районном диспансере, зачем меня и дальше преследовать? Зачем ездить на станцию «Шато-Руж»? Это даже не прямая линия! Как хорошо, когда приходят случайные пациенты. А еще лучше те, которые думают, что пришли к моему узурпатору-крестоносцу. Те, которые без стеснения в сердцах отталкивают мою руку при малейшей боли, при малейшем страхе, те, которые кричат, которые протестуют. С ними мне не грозит мысленно перенестись в монастырь и разгуливать по его галереям с монашками, распевающими во всю глотку «К тебе стремлюсь, о Боже!». Или оказаться в вагоне с Жанеттой, или слышать лай эсэсовцев и их собак. Нет, с теми, которые отталкивают мою руку, я занимаюсь своим прямым делом — борьбой со страхами и муками, которые сам же вызываю и сам же утихомириваю. «Хватит! Мне больно!» — кряхтит случайный пациент. Сбрасываю ногу с педали, бормашина чихает, я меняю иглу, после чего смотрю ему пристально в глаза: «Еще чуть-чуть, и все будет кончено». Клятва зубодера, и я снова погружаюсь в недра его рта, выискивая затаившуюся там гниль. Он снова вздрагивает, он ворчит, он стонет. «Ну довольно, перестаньте дергаться, а не то я сделаю вам больно». По крайней мере, он не приговорен пожизненно. Вращает глазами во все стороны, зовя на помощь. «Терпение, терпение, всякому визиту к дантисту приходит конец, всякой дырке находится пломба, всякий нерв удаляется — в крайнем случае вместе с зубом. Невелика потеря, поставим хоть десять новых». — «Поставьте мне ослепительно-белый, если уж платить, пусть хотя бы будет видно, за что!» — Ну вот, сплюньте, готово, если через час-два будет болеть, примите аспирин, сегодня на этой стороне не жуйте, в следующий раз я вам его умерщвлю, ну да, я убью нерв, и после этого ваш зуб не будет болеть уже никогда, никогда в жизни. Кто умертвит мою боль? Никого. Нет такого аспирина, нет такого веселящего газа, нет конца. Пожизненно. Приговорен. (Замолкает, потом выключает свет и остается сидеть в темноте. Через какое-то время продолжает.)
Приговорен бродить по монастырям и задыхаться в душе с Жанеттой…
>Затемнение.
ХОР. Детей, потерявших родителей, называют сиротами. Но каким словом называть родителей, потерявших детей? Нет такого слова. Может быть, оно есть на идише? Должно быть. Если нет, надо срочно придумать. Не хватает одного слова, особенно на идише. Слова необходимого, слова нарицательного, слова полезного. Слова для обозначения родителей, потерявших своих детей.
Ночи у Сподеков бывали длиннее, чем дни. Они ходили оба из комнаты в комнату. «И будет у тебя сто домов, и в каждом доме по сто комнат, и в каждой комнате по сто постелей. И каждую ночь будешь ты бросаться из одной постели в другую, никогда не находя покоя». Ночами Сподеки бродят, пересекаются, наталкиваются друг на друга и иногда даже друг с другом разговаривают по-человечески. Или почти по-человечески.
Сказать, что роман французского писателя Жоржа Перека (1936–1982) – шутника и фантазера, философа и интеллектуала – «Исчезновение» необычен, значит – не сказать ничего. Роман этот представляет собой повествование исключительной специфичности, сложности и вместе с тем простоты. В нем на фоне глобальной судьбоносной пропажи двигаются, ведомые на тонких ниточках сюжета, персонажи, совершаются загадочные преступления, похищения, вершится месть… В нем гармонично переплелись и детективная интрига, составляющая магистральную линию романа, и несколько авантюрных ответвлений, саги, легенды, предания, пародия, стихотворство, черный юмор, интеллектуальные изыски, философские отступления и, наконец, откровенное надувательство.
На первый взгляд, тема книги — наивная инвентаризация обживаемых нами территорий. Но виртуозный стилист и экспериментатор Жорж Перек (1936–1982) предстает в ней не столько пытливым социологом, сколько лукавым философом, под стать Алисе из Страны Чудес, а еще — озадачивающим антропологом: меняя точки зрения и ракурсы, тревожа восприятие, он предлагает переосмысливать и, очеловечивая, переделывать пространства. Этот текст органично вписывается в глобальную стратегию трансформации, наряду с такими программными произведениями XX века, как «Слова и вещи» Мишеля Фуко, «Система вещей» Жана Бодрийяра и «Общество зрелищ» Г.-Э. Дебора.
Третье по счету произведение знаменитого французского писателя Жоржа Перека (1936–1982), «Человек, который спит», было опубликовано накануне революционных событий 1968 года во Франции. Причудливая хроника отторжения внешнего мира и медленного погружения в полное отрешение, скрупулезное описание постепенного ухода от людей и вещей в зону «риторических мест безразличия» может восприниматься как программный манифест целого поколения, протестующего против идеалов общества потребления, и как автобиографическое осмысление личного утопического проекта.
рассказывает о людях и обществе шестидесятых годов, о французах середины нашего века, даже тогда, когда касаются вечных проблем бытия. Художник-реалист Перек говорит о несовместимости собственнического общества, точнее, его современной модификации - потребительского общества - и подлинной человечности, поражаемой и деформируемой в самых глубоких, самых интимных своих проявлениях.
Рукопись романа долгое время считалась утраченной. Через тридцать лет после смерти автора ее публикация дает возможность охватить во всей полноте многогранное творчество одного из самых значительных писателей XX века. Первый законченный роман и предвосхищает, и по-новому освещает всё, что написано Переком впоследствии. Основная коллизия разворачивается в жанре психологического детектива: виртуозный ремесленник возмечтал стать истинным творцом, победить время, переписать историю. Процесс освобождения от этой навязчивой идеи становится сюжетом романа.
Роман известного французского писателя Ж. Перека (1936–1982). Текст, где странным и страшным образом автобиография переплетается с предельной антиутопией; текст, где память тщательно пытается найти затерянные следы, а фантазия — каждым словом утверждает и опровергает ограничения литературного письма.
В сборник вошли пьесы французских драматургов, созданные во второй половине XX века. Разные по сюжетам и проблематике, манере письма и тональности, они отражают богатство французской театральной палитры 1960—1980-х годов. Все они с успехом шли на сцене театров мира, собирая огромные залы, получали престижные награды и премии. Свой, оригинальный взгляд на жизнь и людей, искрометный юмор, неистощимая фантазия, психологическая достоверность и тонкая наблюдательность делают эти пьесы настоящими жемчужинами драматургии.
В Антологии современной британской драматургии впервые опубликованы произведения наиболее значительных авторов, живущих и творящих в наши дни, — как маститых, так и молодых, завоевавших признание буквально в последние годы. Среди них такие имена, как Кэрил Черчил, Марк Равенхил, Мартин МакДонах, Дэвид Хэроуэр, чьи пьесы уже не первый год идут в российских театрах, и новые для нашей страны имена Дэвид Грейг, Лео Батлер, Марина Карр. Антология представляет самые разные темы, жанры и стили — от черной комедии до психологической драмы, от философско-социальной антиутопии до философско-поэтической притчи.