Антология советского детектива-5. Компиляция. Книги 1-11 - [25]

— То есть как к чему? — начал сердиться Горюнов.

— Нет-нет, — заторопилась Ната, — вы меня неправильно поняли. Я, конечно, сделаю все, что надо, только… У вас ведь есть фотография Малявкина, так зачем я?

— Ах, вон оно что! — усмехнулся Горюнов. — Фотография, конечно, есть, но, чтобы достоверно (он подчеркнул это слово) установить личность задержанного, фотографии мало. Когда есть люди, лично знающие задержанного, во избежание ошибки проводится опознание. Понятно?

Ната молча кивнула.

— Вот и хорошо, — сказал Горюнов. — Приступим.

В кабинете, в котором находился задержанный, к стене было приставлено четыре стула. На одном, посредине, свесив голову вниз, уронив руки на колени, сидел тот, кто назвался Задворным. На остальных стульях сидели, в таких же позах, оперативные работники в штатском, примерно того же возраста, что и задержанный. Напротив за письменным столом сидел еще один чекист.

Как только Горюнов с Натой вошли в комнату, задержанный выпрямился и с испугом уставился на Нату. Краска начала медленно сползать с его лица, он до синевы побледнел, но через какое-нибудь мгновение щеки у него запылали.

— Не надо… — с отчаянием сказал он, хватаясь левой рукой за горло. — Не надо. Я все скажу. Сам. Я не Задворный: моя фамилия Малявкин. Борис Семенович Малявкин.

Все было ясно. Нате не пришлось и рта раскрыть. Проводив взволнованную донельзя девушку и успокоив ее, насколько мог, Горюнов, не ожидая Попова и Константинова (нужды в них теперь не было), приступил к допросу.

Допрос он вел умело, обдуманно, не спеша. Заполнив графы анкетных данных — фамилия, имя, отчество, год и место рождения задержанного, — Виктор закурил и сказал:

— Итак, с формальностями, кажется, покончили. Теперь черед за вами: рассказывайте.

— Что рассказывать? — уныло спросил Малявкин. — Что?

— Все, — жестко бросил Горюнов. — Все. Всю свою жизнь. Только — правду. Учтите, что ваши показания я запишу, и если что окажется не так, разойдется с истиной, тогда… Тогда мы вынуждены будем вас изобличать, и тут уж вам придется пенять на себя.

Малявкин прерывисто вздохнул и поерзал на стуле. Криво улыбнулся.

— Что же, с самого рождения рассказывать?

— Можно и с рождения, только покороче, а вот уж когда дойдете до войны, до самых первых ее дней, попрошу не стесняться. Тут поподробнее, поконкретнее: факты, события, люди. Где воевали, как, в каких частях — все, шаг за шагом. Абсолютно все, ничего не утаивая. До сегодняшнего дня. Ясно?

Малявкин еще раз вздохнул, попросил воды (Виктор подал ему стакан) и тихим, срывающимся голосом начал рассказывать. Он рассказал, как учился в школе, в консерватории, перечислил своих друзей, вспомнил первые дни войны, уход добровольцем на фронт…

Горюнов слушал молча, внимательно, не перебивая, изредка только, записывая главное, просил минутку подождать, говорить помедленнее.

Малявкин постепенно приободрился, стал говорить громче, увереннее. Он назвал училище, которое окончил в начале войны, части, в которых служил, места, где воевал. Но если, рассказывая об училище, о первых боях, в которых принимал участие, Малявкин не скупился на подробности, вдавался в детали воинской жизни, то чем дальше, тем подробностей становилось меньше, оставались одни наименования частей, фамилии командиров да беглое описание мест, в которых часть вела бои. Почти ничего не рассказав о соединении, в котором якобы служил последний год, он скороговоркой сообщил, что с разрешения командования получил после легкого ранения отпуск в Москву, где и провел два последних месяца, живя у знакомых.

Горюнов так ни разу его и не перебил, не задал ни единого вопроса, тщательно фиксируя все сказанное Малявкиным.

О Людмиле Сбойчаковой Малявкин сказал так:

— Сбойчакова? Что я могу о ней сообщить? Познакомились мы случайно. В парикмахерской. Девушка она из себя ничего, а наше дело — фронтовое. Понимаете? Ночевал у нее два-три раза да вот теперь, после этой истории в прокуратуре. Вы, конечно, знаете? И дернул же меня черт, простить себе не могу! Разобрались бы, отпустили, а я — бежать. Ведь это надо же! Идиот! Какой идиот!..

Скворецкий вошел в кабинет, когда Малявкин уже заканчивал свой рассказ. Сделав знак Горюнову продолжать допрос, он сел и стал читать листы бумаги, исписанные Виктором.

— Продолжим, — повернулся Горюнов к Малявкину. — Итак, что было дальше?

— Дальше? — Малявкин смущенно ухмыльнулся. — А что же дальше? Вроде бы я все сказал, товарищ начальник. Добавить мне нечего.

— Все? — недобро спросил Горюнов. — Добавить нечего? Ладно. Так и записали. А теперь ответьте на такой вопрос: каким образом у вас оказались документы на имя Задворного? Где вы их получили? Откуда?

— Ах да, документы… Виноват. Совсем упустил из виду. Тут, понимаете, такая история. Когда убежал я из прокуратуры, перепугался страшно. Жизни был не рад. И документов — никаких: забрали, когда задерживали. Как нарочно, на другой день встретил одного дружка. Фронтового. Ну, рассказал ему, что и как. Он, конечно, изругал меня, но дал свое удостоверение. Чтобы домой, то есть до своей части, добраться. Там бы я все доложил по начальству, а документы бы ему вернул… Вот как оно случилось.