Антология советского детектива-37. Компиляция. Книги 1-15 - [19]

— Что ж… — Андронов подумал, что надо проверить у лесничего, охотились ли там и кто именно, и о его отношениях с Дзюбой-старшим узнать. — Вот послезавтра и подадимся.

Время было не позднее, и после ухода Леонида Андронов отправился в чайную, своего рода местный мужской клуб. Там Виктор Федорович пробыл допоздна. Из разговоров он узнал обо всех отлучках жителей Спаса за последний месяц: кто, куда и зачем ходил в тайгу, когда ушел и быстро ли вернулся. Не верить было просто невозможно. Тут же в непринужденной беседе это подтверждалось свидетелями, большими знатоками здешних условий.

Когда он вышел из чайной, совсем стемнело. Проходя мимо клуба, Виктор Федорович на минуту задержался в раздумье.

Из широких окон падали на вытоптанную площадку пятна света. Слышался четкий ритм чарльстона. Старательно лягались пары. Улыбнувшись, как ему показалось, удачному сравнению, Андронов направился в сторону больницы.

«Вех… Да его полно около болот, в любой низине встретишь белые зонтичные цветы. А одного пористого, дырчатого, как сыр, корня хватит, чтобы умертвить десяток людей. Но каким образом заставили Дзюбу выпить яд?»

Если верить сообщению Ангирчи, которое передал по радио Свечин, к Радужному Дзюба приехал утром седьмого. Там его кто-то ждал, с кем он мог выпить. Может быть, и выпил с удовольствием. Ведь даром же! Потом… Трудно предположить, как будет действовать человек, отравленный вехом.

Но кто мог отравить Дзюбу? Каковы мотивы? Свечин передал, что есть предположение: у Дзюбы могли быть в котомке еще корни или один большой корень, очень ценный. Но пока это лишь предположение. Надо точно установить, что корни или один крупный женьшень действительно были найдены Дзюбой…

Матвей Петрович жил в небольшом домике на территории больницы. Врач пригласил Андронова в дом — семья ужинала, но Виктор Федорович отговорился и ждал доктора в беседке, у клумбы с душистым табаком.

— Как вы думаете, Матвей Петрович, — начал Андронов, — это сделано местными, если судить по характеру отравления?

— Местные… Они охотники, больше верят в карабин. Сколько живу — не помню случая отравления, тем более исподтишка. Тихой сапой. — На морщинистом лице врача проступило недоумение и брезгливость.

Виктор Федорович в задумчивости барабанил пальцами по перилам. Цветы табака слабо светились в темноте и дурманяще пахли.

— Матвей Петрович, я слышал, вам присуждают степень доктора медицинских наук… И даже без защиты диссертации.

— Да… В здешних местах я проработал тридцать лет. Вел кое-какие научные исследования. Опубликовал около ста работ. Весьма различных. Но последние лет двадцать занимался женьшенем, проверял некоторые выводы по его клиническому применению.

— Удачно?

— Очень! — обрадовано закивал нанаец.

— Самсон Иванович говорил, что женьшень — лекарство для здоровых.

— Совершенно верно.

— Зачем же лекарства здоровым?

— М-м… Вы слышали о дамасской стали? Весь секрет ее крепости в особой закалке. Вот так же женьшень закаляет организм. Человек становится подобен дамасской стали. То, что для другого может грозить гибелью, для него лишь испытание. Трудное, но испытание. Женьшень не дает бессмертия, но может продлить дни жизни. Он не живая вода, человека не воскрешает. Однако помогает саморегуляторам организма держать его в параметрах, которые называются здоровьем. Поэтому женьшенем нужно пользоваться до болезни.

— Как вы думаете, — спросил Андронов, — могли ли из котомки Дзюбы взять лишь часть корней?

— Кто знает, Виктор Федорович, кто кого повстречал в тайге, кто с кем свел счеты… — вздохнул доктор. — Но отравление у Радужного…

— Я думал об этом, Матвей Петрович… Почему не в тайге, в глухомани, где, может, искать пострадавшего пришлось бы годы? Если вообще нашли бы… Почему в таком месте, где за лето и зиму проходит добрая сотня людей?

— Да-да… — закивал доктор. — Так поступают, наверное, «вотще решать на злое дело…».

— Как? Как вы сказали?

— Так мог поступить человек «вотще» — с отчаяния.

— Именно с отчаяния, — повторил Андронов. И поднялся. — Что ж, Матвей Петрович. Извините, что отвлек. Спасибо.

Они расстались. По дороге к дому Андронов размышлял о том, что ему все-таки не совсем ясен этот Дзюба. Страаен, замкнут и Леонид. На селе его не считают нелюдимым. Скорее наоборот. Но при вопросах об отце он отмалчивается, отнекивается, словно тень Петра Тарасовича стоит у него за спиной. Как же складывались отношения между отцом и сыном?

С учительницей из Спасской школы-интерната Виктор Федорович встретился на другой день. Агния Мироновна была в свое время классным руководителем группы, в которой учился Леонид. Седая, подтянутая женщина с глубокими, «профессиональными», как отметил Андронов, морщинами от крыльев носа к углам рта и множеством продольных складок на лбу, несколько удивилась приходу Андронова.

— Дзюбу Леонида? Конечно, помню. Отличник. Но… — Агния Мироновна развела руками. — Неудобно говорить плохо о покойнике… Леонид, видите ли, был отличником поневоле. Раз я ему поставила тройку. До сих пор не могу забыть его лица отчаянного, молящего… Спросила на перемене: «Что с тобой?» — «Не пойду домой… Отец…» — «Он тебя бьет?» — «Нет, — отвечает — есть не даст. И страшно». Попыталась поговорить с Петром Тарасовичем. Как вы думаете, что он мне сказал?… «Вы учите, а воспитываю его я сам…»