Антисоветский Советский Союз - [68]

Само собой разумеется, не только герои, но и писатели строго расставлены по ранжиру. Секретарь Союза писателей СССР считается писателем лучшим, чем секретарь Союза писателей РСФСР, а тот в свою очередь ценится выше секретаря областной или городской писательской организации.

В строгом соответствии с должностью распределяются эпитеты: выдающийся, известный, видный. Чем выше должность, тем обильнее юбилейные славословия и пышнее похороны (кстати, и места на кладбище тоже – по чину).

Высшие писатели примыкают к партийной номенклатуре. Продукты получают из партийных распределителей, отдыхают в цековских санаториях, лечатся в кремлевских больницах.

Тиражи книг – огромные, гонорары – фантастические.

Критиковать этих небожителей категорически запрещено.

Живая литература была врагом нового строя, теперь этот враг повержен, растоптан и почти уничтожен.

От той литературы, которую я называю побочной (последнего поколения), в России тоже уже почти ничего не осталось. Одни эмигрировали, другие (Шукшин, Казаков, Трифонов) умерли. Всех сколько-нибудь серьезных писателей, существующих еще (побочно) в официальной литературе, можно пересчитать по пальцам. Но все они, как я уже сказал, – дети оттепели. Самым младшим из них – под пятьдесят. У большинства из них главные книги уже позади. Будущее литературы принадлежит литературной молодежи. А где она?

В пределах официальной литературы ее не видно. Молодые писатели, как правило, не заведуют ни банями, ни магазинами, взять с них нечего, кто же их будет печатать и для чего?

В одном американском университете меня как-то спросили, а что, собственно, нужно молодому писателю, кроме бумаги и карандаша? Я ответил тогда и сейчас повторяю: еще ему нужны издатель и читатель. Для того, чтобы развиваться, нужно печататься, получать читательские отклики, поддержку, одобрение и критику старших писателей. Без всего этого молодой писатель, как правило, теряет ощущение, что кому-то его работа нужна. Он глохнет, задыхается, озлобляется и может никогда не состояться.

Я говорю в основном о прозе, потому что поэзия более неприхотлива, легче распространяется (стихотворение легко переписать или запомнить) и живет в самых трудных условиях. А с прозой плохо. И уж во всяком случае в пределах официальной советской литературы, при существующих в ней сегодня порядках я никаких новых открытий и достижений в этом жанре не жду.

Но все-таки до конца литературу уничтожить нельзя. В периоды вынужденного молчания питающая ее энергия накапливается. Когда спадет или хотя бы ослабнет гнет (а это когда-нибудь, да случится), накопленная энергия вырвется наружу и родится новая, большая, а может быть, даже и великая литература. Как сказал Николай Ушаков:

Я приучился слов звучанье

Хранить в подвалах и беречь.

Чем продолжительней молчанье,

Тем удивительнее речь.

1985 г.

НУЛЕВОЕ РЕШЕНИЕ

На переговорах по разоружению

Меня давно интересует, что именно происходит на советско-американских переговорах в Женеве. О чем представители обеих сторон так долго говорят и почему не могут договориться.

Этого не знает никто, потому что заседания проходят всегда при закрытых дверях. Но стоило мне напрячь воображение, как я сразу увидел участников совещания и услышал, о чем они говорят.

Правда, это случилось не сегодня и не вчера. А еще во время первого раунда переговоров, до того как один из участников попал в московскую больницу на улице Радио, где проходит курс лечения от алкоголизма.

Американец. Хало, Юрий. Найс ту си ю эгейн. Очен рад тебья видеть опять.

Советский. Я тоже рад тебя видеть, старик. Как поживаешь?

Американец. О, файн. Прекрасно поживаю.

Советский. Я и вижу, что прекрасно. А чего тебе не прекрасно? Ты себе здесь сидишь, доллары капают, время идет. Не жизнь, а малина, старик.

Американец. Ну, я тоже делаю надежда, что и у тебя дела идут замечательно.

Советский. Да что ты, да куда там, да откуда замечательно! Башка, старик, болит, сейчас лопнет. Вчера, понимаешь, с послом две бутылки вашего виски раздавили, а потом еще пивом заели. О-о!

Американец (сочувственно). О-о! Виски и пиво! Это не можно, Юрий. Виски и пиво не совместительно. Это не прекрасно. Виски и содовая вода – это хорошо, а виски и пиво… Нет, только виски и сода.

Советский (с отвращением). Бррр! Ты что, старик, какая сода! Сода это когда изжога, тогда, конечно, да. А так нет, старик. Мы по-вашему пить не будем. Это вы думаете, американский образ жизни – это что-то такое. Виска, сода, горячие собаки, хау ар ю, файн. Скучно живете, старик. Скучно. Вот мы с послом вчера выпили, закусили, песни попели (Поет). «Если б знали вы, как мне дороги подмосковные вечера…» Знаешь эту песню? Нет, старик, нет, не могу петь, башка трещит. Ох, зачем же я столько пил! Зачем гробил здоровье! Это ж вредно, старик, вредно пить столько. У меня же печенка болит, у меня цирроз начинается. Нет, нет, нет. Все, старик, хватит, завязываю раз и навсегда. Никогда больше пить не буду, в рот не возьму. Ой! Хотя, конечно, похмелиться неплохо бы. У тебя с собой нет случайно?

Американец (испуганно). Что ты имеешь в виду, Юрий?

Советский.