Антироссийские исторические мифы - [20]
Оппонируя либерально-западническим критикам российской государственности, историк-эмигрант Н. И. Ульянов писал: «Существовало ли когда государство без взяточничества, без коррупции, без злоупотребления властью, без жандармов, притеснений и несправедливости? И впрямь ли далеко ушла Россия в этом смысле от Европы? Одних рисунков и эстампов Домье, посвященных французскому правосудию, достаточно, чтобы стушевать и сделать ничтожной фигуру нашего примитивного Шемяки. Никогда в старой России не было таких кошмарных застенков и тюрем, как в просвещенных странах Запада. Были „Грозные Иваны, Темные Василии“, но разве не было Христиана II датского, „северного Нерона“? Разве не было Эрика XIV шведского, Филиппа II испанского, „белокурого зверя“ Цезаря Борджиа? В русском прошлом не найти ничего похожего на холодную жестокость венецианской Сеньерии, на испанские аутодафе, на альбигойскую резню, костры ведьм, Варфоломеевскую ночь. Про Россию никогда нельзя сказать того, что сказал Вольтер про Англию: „Ее историю должен писать палач“. И никогда русских крестьян не сгоняли с земли, обрекая на гибель, как в той же Англии в эпоху первоначального накопления. Никогда эксплуатация крепостных не была более безжалостной, чем в Польше, во Франции, в Германии. Даже при подавлении бунтов и восстаний русская власть не проявляла такой беспощадности, какую видим на Западе. Расстрел 9 января и карательные экспедиции 1905 г. не идут ни в какое сравнение с парижскими расстрелами Кавеньяка и Галифе. Если же обратиться к колониальным зверствам европейцев, то у самого К. Маркса, описавшего их в первом томе „Капитала“, не повернется язык сравнить с ними русское освоение Сибири или Кавказа»[66].
Современные историки признают недостоверными сведения, почерпнутые главным образом из западных источников, о патологических поступках московского царя, таких как, например, собственноручное убийство им сына Ивана. Вскрытие могилы царевича в 1963 г. позволило установить содержание в его останках ртути, почти в 33 раза превышающее допустимую норму, а значит, его смерть могла наступить вовсе не от удара жезла, а в результате отравления[67]. Следовательно, заговоры по физическому изведению царской семьи не были плодом воображения государя.
13. Миф об отсутствии реальной польской агрессии в Смутное время
Главным конфликтом Смутного времени традиционно считается драма русско-польского противостояния. Память о событиях тех времен неразрывно связана с подвигом спасения Руси от поляков. Польша в этом конфликте выступала форпостом католического Запада, тогда как Русь отстаивала собственную цивилизационную идентичность. И вот появляется миф, выводящий Польшу из числа участников конфликта. Смутное время предстает как гражданская война, исключительно внутрирусское дело.
В качестве основной силы, противостоящей московским властям, преподносятся русины – население западнорусских земель. Версию эту сформулировал одним из первых Н. И. Костомаров, известный своим неприятием русско-московской системы властвования. Убери поляков из числа участников конфликта – и получится, что весь вопрос Смуты состоял в борьбе против самодержавной автократии, крепостничества и несвободы Москвы. Выступающий против них Лжедмитрий I представал как просветитель на троне. Все симпатии переадресовывались на сторону антимосковской партии «борцов за свободу». Выносилось за скобки главное – то, что эта борьба подразумевала утрату Россией национального суверенитета.
Действительно, малоросские казаки были широко представлены в войсках самозванцев. Их там не могло не быть ввиду того, что Малороссия находилась под властью Речи Посполитой. Но в этих войсках были, естественно, и поляки. Именно польская, а вовсе не малоросская политическая линия определяла походы самозванцев, а потом и прямую интервенцию Польши в Россию. Лжедмитрий I был, как известно, не только принят польским королем Сигизмундом, но и получил от него содержание в 40 тыс. злотых и право вербовки добровольцев. Взамен самозванец брал на себя обязательства распространить в России католическую веру, вернуть польской короне Смоленскую и Чернигово-Северскую земли и обеспечить в конечном итоге слияние Московской Руси с Речью Посполитой. Как видим, интересы русинов тут ни при чем.
Казалось бы, Сигизмунд напрямую не поддерживал Лжедмитрия II. Но в Речи Посполитой политику вершил не только король. Поддержка будущему Тушинскому вору была оказана рядом влиятельных польских магнатов. Когда же тушинцы стали терпеть поражение от русско-шведских войск, Польша вступила в открытую войну против России. На первом этапе этой войны польские войска, 80 % которых составляли так называемые крылатые гусары, набранные преимущественно из этнических поляков, под командованием коронного гетмана Станислава Жолкевского разбили русско-шведские войска у деревни Клушино и при содействии бояр-предателей вступили в Москву. Итогом этого вступления стало провозглашение новым московским царем польского королевича Владислава.
Интервенция была именно польской, а не русинской. Народ в этом прекрасно разобрался. Во всех призывах периода формирования народных ополчений враг идентифицировался предельно четко – поляки.
