Антипобеда - [12]

Припев.

Е. Шестаков. «Победа, победа… Два людоеда подрались тысячу лет назад…»

Победа, победа… Два людоеда подрались тысячу лет назад. И два твоих прадеда, два моих деда, теряя руки, из ада в ад, теряя ноги, по Смоленской дороге по старой топали на восход, потом обратно. «…и славы ратной достигли, как грится, не посрамили! Да здравствует этот… бля… во всем мире… солоночку передайте! А вы, в платочках, тишей рыдайте. В стороночке и не группой. А вы, грудастые, идите рожайте. И постарайтесь крупных. Чтоб сразу в гвардию. Чтоб леопардию, в смысле, тигру вражьему руками башню бы отрывали… ик! хули вы передали? это перечница…»

А копеечница — это бабка, ждущая, когда выпьют. Давно откричала болотной выпью, отплакала, невернувшихся схоронила, на стенке фото братской могилой четыре штуки, были бы внуки, они б спросили, бабушка, кто вот эти четыле…

«Это Иван. Почасту был пьян, ходил враскоряку, сидел за драку, с Галей жил по второму браку, их в атаку горстку оставшуюся подняли, я письмо читала у Гали, сам писал, да послал не сам, дырка красная, девять грамм.

А это Федор. Федя мой. Помню, пару ведер несу домой, а он маленький, дайте, маменька, помогу, а сам ростом с мою ногу, тяжело, а все-ж таки ни гу-гу, несет, в сорок третьем, под новый год, шальным снарядом, с окопом рядом, говорят, ходил за водой с канистрой, тишина была, и вдруг выстрел.

А это Андрей. Все морей хотел повидать да чаек, да в танкисты послал начальник, да в танкистах не ездят долго, не „волга“, до госпиталя дожил, на столе прям руки ему сложил хирург, Бранденбург, в самом уже конце, а я только что об отце такую же получила, выла.

А это Степан. Первый мой и последний. Буду, говорит, дед столетний, я те, бабке, вдую ишо на старческий посошок, сыновей народим мешок и дочек полный кулечек, ты давай-ка спрячь свой платочек, живы мы и целы пока, четыре жилистых мужика, батя с сынами, не беги с нами, не смеши знамя, не плачь, любаня моя, не плачь, мы вернемся все, будет черный грач ходить по вспаханной полосе, и четыре шапки будут висеть, мы вернемся все, по ночной росе, поплачь, любаня моя, поплачь, и гляди на нас, здесь мы все в анфас, Иван, Федор, Андрей, Степан, налей за нас которому, кто не пьян…»

Пастух Ла Хоронили старика

Хоронили старика,

В орденах, но без салюта.

Сыновья фронтовика

На гостей глядели люто.

«Чем, мол, батя виноват,

Чем плохи его анкеты,

Заградительный отряд

Ближе к фронту, чем ташкенты.

Воевал и там, и тут,

Исполнитель приговора.

На колымском злом ветру

Дослужился до майора.

В чём же батина вина,

Вся страна была такая,

Та великая страна,

От Курил и до Тракая.»

Ветераны славных лет

Пили дармовую водку,

Доедали винегрет

С иноземною селёдкой.

Говорили о судьбе,

О мужской надёжной дружбе

Чемпионы по стрельбе,

Соучастники по службе.

Хоронили палача,

А над городом, как знамя,

Поминальная свеча

Убаюкивала пламя.

И темнели на плечах

Кровью травленные звёзды.

Хоронили палача.

Слишком поздно…

А. Широпаев

Сон

Туман слепых атак,

Незрячая победа.

Мой дед берёт Рейхстаг,

А я стреляю в деда.

Вот смутный силуэт,

Дрожащий, как от зноя.

Я знаю, это дед,

А он не знает, кто я.

Вихрастый навсегда,

Дед выступил из бездны.

На нём блестит Звезда.

На мне же — Крест Железный.

Не слышен боя звук

Во сне или в астрале.

Бесшумно в деда внук

Стреляет и стреляет.

И деда, как вода,

Горючий дым покрыл…

Нас развела Звезда,

А Крест не примирил.

…

Давно ты умер, дед —

Простой и неидейный.

Но длится этот бред,

Но длится сновиденье.

Из плазмы кумача,

Из мраморного мрака

Вскипает дед, крича,

И — на меня в атаку.

Но в чём моя вина?

Скажи, родная глина.

Мне, как и ты, родна

Теперь зола Берлина.

И длится эта боль:

Огонь, туман, Рейхстаг

И Бой, Последний Бой

Пентакля и Креста.

(2000)

Флорентийский кабан

Памяти 15-го Казачьего корпуса СС

Вы открыли точеные двери

И ушли — веселы и просты.

Я ж на площади раненым зверем

На своем постаменте застыл.

Я — фонтан. И с лучами рассвета

Вы придете глазеть на фонтан.

Вам на счастье уронит монету

С языка золотого кабан.

Я — кабан. Меня к стенке приперло.

Я к судьбе угодил под каток.

Моя кровь извергается горлом,

Превращаясь в прозрачный поток.

Меня кличут альпийские тропы,

Обагренные вечные льды…

Я — казак. Я — подранок Европы.

Моя кровь — не дороже воды.

Изошла моя алая влага

В кракелюры фронтов и границ.

Я бежал по векам и оврагам,

Мимо башен старинных столиц.

Я пытал свою долю и маял,

В лоб бросался и путал следы.

Но достал меня все-таки в мае

Разрывной наконечник Орды.

И застыл я на площади этой,

Неживой, с перебитым хребтом…

Русский, брось на прощанье монету,

Чтоб в Европу вернуться потом.

Вот судьба твоя бронзовым зверем

Щерит клык в пустоту, против всех…

А Флоренция скрылась за двери,

В свой домашний пятнадцатый век.

(Апрель 2005)

Лесной царь

Я дрожащие руки

Не горазд поднимать.

Торжествующий Жуков,

Погоди ликовать.

Отоспавшийся в схроне,

Слыша пение крон,

Загоняю в патронник

Свой последний патрон.

Напевая «Хорст Вессель»,

Выхожу на тропу.

Коммуниста повесил

На высоком дубу.

Пусть он нашим просторам

Дарит мир да любовь.

Пусть таинственный ворон

Пьет и пьет его кровь.

Пусть ветра в его ребрах,

Налетая с полей,

Напевают беззлобно

О Европе моей.

Отшлифован до блеска,

Пусть висит и висит,