Антипиранья - [47]

Беляев прокашлялся и задумался.

— Я, конечно, разведчик со стажем и разные легенды для прикрытия слышал, но такую вот первый раз. Аналитики у вас с фантазией.

— Да какие к черту аналитики! Смотрите! — Денис порылся в карманах и достал сторублевую купюру.

— Что это?

— Сто рублей.

— Не наши что ли?

— Конечно, не ваши, потому что они наши!

— А почему «Москва» написано? А, понятно — царские. Здесь что-то про Банк России есть.

— Да вы год выпуска посмотрите! Тысяча девятьсот девяносто седьмой. Теперь понятно?

Беляев задумался, а Денис внимательно следил за его лицом. Вот сейчас Владимира Ивановича осенит и он от потрясения потеряет дар речи! Но его надежды не оправдались.

— Не пойму, для чего это нужно? Понимаю, немецкие марки. Мы их тоже для своих операций делаем. Бывало, и свои, советские, тоже печатали. А несуществующие деньги… не пойму.

— Тьфу ты! Ладно, проехали. — Денис, насупившись, принялся счищать остатки грязи с футболки и джинсов.

— Куда поехали?

— Ай… Когда, говорю, дальше пойдем?

— Теперь до темноты будем ждать. Засветло не проскочить. С полверсты по пустырю до леса. А куда спешить? Сейчас дождь пойдет, лучше здесь отсидимся. — Беляев присмотрелся к рассеченной брови Дениса и ссадине, красневшей у него за ухом. — Это тебя ершовские заплечные мастера так отделали?

— Нет, расшалившиеся дети.

— Кто?

— Опричники! Не грузи себе голову, Владимир Иванович. Не знаешь таких, так скоро появятся.

Беляев помолчал, глядя, как Денис тщательно затирает на коленях остатки глины, затем спросил:

— А ты чего так налегке?

— У нас сейчас лето.

— А-а… ну да, ну да, понимаю. Сам-то откуда будешь?

— Из Питера.

— Это где такой город?

— Это Ленинград.

— Вот те на! Почти земляки.

— Да? А почему почти?

— Да как тебе сказать… детдомовский я. А где родился, точно и не знаю. То ли под Кемерово. Затем меня перевезли в Ленинград, а потом в Сталино. То ли все наоборот — сначала Ленинград, потом Сталино и Кемерово. Помню только, что был беспризорником и бродяжничал. Потом детский дом и опять бродяжничество.

По башне гулко застучали первые капли дождя. Воздух наполнился озоном, и вмиг потемнело.

— Это хорошо. — Беляев подставил руки под капли, залетавшие в люк. — Весна! Гроза съест последний снег. Да и нам легче будет уйти — стемнеет быстро. Ну, ты как в город сходил? Удачно? Ты так и не ответил. Хотя чего я спрашиваю? Если здесь сидишь, то уже хорошо. Конечно, что ни говори, а сейчас нам работать стало куда легче, чем было раньше. И сами опыта набрались, и гестапо уже не то. Сейчас их больше интересует, как выскочить из мешка. Знают, что скоро город возьмем, тогда пощады им не будет. Сам видел, как ящики с документами в реке топили. Ничего, потом поднимем. Думаю, ждать недолго осталось.

— Недолго. Шестого апреля начнем, а девятого закончим.

— Во как! Откуда же ты такой взялся? Я уже голову сломал, гадая. Понимаю, что нашего брата теперь развелось как тараканов за печкой. Сейчас кто только собственную разведку не имеет? Начиная от полковой и до самого верху. Но ты, вижу, не из простых. Даже у нас таких прогнозов не делают. Думаю, Денис, что ты из ведомства Фитина. Угадал?

— Не гадайте, Владимир Иванович. Я вам уже и так все сказал. А если не верится, так это уже ваши проблемы. — Откинувшись на закопченную броню башни, Денис смотрел в люк на небо, темнеющее на глазах, и неожиданно вспомнил Ирму. — Скажите, Шарлоттенбург далеко отсюда?

— Зачем тебе?

— Да так… человека одного хотел бы найти.

— Это ту немку что ли?

Денис удивленно посмотрел на Беляева, но на лице Владимира Ивановича не дрогнул ни один мускул.

— Не немка она, а латышка. По-русски говорит хорошо! А вы откуда знаете?

— А ты как думал? После того как ты сбежал от Ершова, там такой шум подняли! Из штаба армии особисты приезжали и серьезное расследование проводили. Сразу за тех солдат взялись, у которых ты автоматы отобрал. А они про девчонку рассказали. Ночью туда поисковая группа ходила, но никого не нашли. Дома брошены. Наверное, в город ушла.

«И то хорошо!» — подумал Денис.

Быть виновником ее несчастий ему ох как не хотелось. Но потом он вспомнил, что будет с городом через несколько дней, и тревога за Ирму всколыхнулась с новой силой.

— Владимир Иванович, а как в городе можно найти человека, если знаешь только его имя и фамилию?

— Запала латышка в душу? Или, может, связная?

— Помочь хотел. Она мне помогла, а я хотел долг вернуть. Если смог бы, конечно.

— Найти можно. Надо только знать, к какому району ее причислили, а потом поискать по спискам, вывешенным на пунктах выдачи продуктов. Я так однажды своего человека искал. Он на связь долго не выходил. Мы уже заподозрили, что переметнулся на другую сторону, а оказалось — погиб при обстреле. Немцы — народ пунктуальный. У них все на бумажках отображено. А продуктов в городе мало, на грани голода. Так они эти списки очень тщательно корректируют, чтобы никто за двоих не взял. Если человека не стало, то напротив фамилии сразу появится запись.

— Понятно. А как найти эти пункты выдачи?

— Это не сложно. Там всегда народ хвостом толпится. Другой раз даже на сигнал тревоги внимания не обращают, только бы очередь не потерять. Полиция силой в бомбоубежища загоняет. — Беляев приподнялся на локтях и удивленно спросил: — Ты что, назад в город собрался?