Антиквар - [89]

Город — к вящей радости Юрия Леонидовича совсем не кишел праздничным народом, скорее уж казался сонным, пустынным.

Улицы были почти безлюдны, а мостовые — свободны.

До генеральской дачи в старой академической Жуковке он домчал всего за полчаса. И только сворачивая с Рублевки вправо, сообразил, что совсем рядом, в пятнадцати минутах езды — если, конечно, никто из «великих» не соберется в город и трассу не перекроют, — находится дом Лемеха, принадлежащий теперь Лизе. И там наверняка волнуются и ждут от него вестей два человека.

«Ладно, загляну на обратной дороге», — мысленно пообещал Вишневский и стал внимательно оглядываться по сторонам, чтобы не проскочить нужный поворот.

Старая Жуковка — поселение тесно застроенное и путаное.

Однако все обошлось, он свернул куда надо.

И через десять минут уже держал в руке аккуратную хрустальную рюмку, до краев наполненную ледяной тягучей водкой — ничего другого генерал не пил.

Никогда.

Выпили за праздник, не уточняя, какой именно.

Потом — практически без паузы — еще раз, за него же.

После — немного закусив — помянули, не чокаясь, тех, кого уже нет.

И генерал, проницательный, как и прежде, сам завел нужный разговор:

— Ну, хватит праздновать. Ты, Юра, пей, закусывай, но говори, зачем приехал.

Вишневский говорил недолго.

Старался — как некогда — уложиться в любимые генералом семь минут.

Почему — семь, до сих пор оставалось загадкой.

Но, похоже, уложился.

Старик коротко скользнул взглядом по часам на запястье, довольно хмыкнул.

— Ну, ясно. В целом. Неясно, правда, что ты из-за этого антиквара так надрываешься?

— С антикваром я знаком ровно три дня. Хотя, скажу откровенно, парень мне симпатичен. Не одной — по Киплингу — крови. Но симпатичен. А надрываюсь, можно сказать, по инерции — случилось некоторое время назад поддержать в трудную минуту славную женщину, а она возьми да влюбись в этого антиквара.

— А ты что же — сам на нее виды имел?

— Никак нет. Не было видов. А женщина, думаю, вам известная, Лиза Лаврова — дочь Лаврова.

— Аркадия Анисимовича?

— Так точно, Аркадия Анисимовича.

— Он ведь умер не так давно?

— Лет пять назад.

— Да-а-а. А дочка, значит, попала в переделку?

— Замуж вышла неудачно, не за того, за кого следовало.

— А теперь в антиквара беглого влюбилась.

— Да она давно в него влюбилась, Николай Парфенович.

— Ладно, с вашей любовью мне уж точно не разобраться. Лаврова помню. Мужик был правильный. Да…

Уходит наш брат помаленьку. Ну ладно. Давай по делу.

Что тебя интересует?

— Дело Непомнящих.

— Дело Димки Загорного, хочешь сказать?

— Да, так вернее.

— А зачем, собственно? Что тебе дадут подробности? Димки нет, и косточки давно истлели.

— А сообщники? Не верю, что их не вычислили тогда. Другое дело, что трогать не стали.

— Ты что же — полагаешь, это они теперь куролесят? Дочку Щербакова отравили? Антиквара — Лизаветину любовь — под статью подвели? Уголовники, стало быть?

— Полагаю, так.

— Ну и дурак.

— Не понял.

— Не было там никаких уголовников. Два офицера из охраны Павла Григорьевича Загорного сопровождали Димку в том налете. Убивал, правда, он. Истерик малолетний. Коллекционер этот, Непомнящий, не робкого десятка оказался. Пацан — я так понимаю — надеялся на испуг взять. Не вышло. Непомнящий его послал куда полагается — и двух мордоворотов не испугался. За телефон взялся — в милицию звонить. Тут мелкий и ополоумел, выхватил нож охотничий — на всякий случай вооружился, паскудник, — и ударил.

Попал, по всей видимости, сразу куда следует, а вернее — куда не следовало бы, словом, поразил какой-то жизненно важный орган. Непомнящий упал, и тогда уж — в истерике — мальчишка его исполосовал. Тут жена выскочила, увидала такое — и сразу в обморок Ну так он и ее — тем же макаром.

— А эти… офицеры?

— Офицеры, мать их… Наблюдали. Не решились, понимаешь, руку на сынка поднять. Ведено было его сопровождать — вот и сопровождали.

— Простите, Николай Парфенович, но я не очень понял — что значит сопровождать? Куда? На грабеж?!

— Ладно, ты мне здесь тоже невинность-то не изображай! Наслышан небось о прежних порядках. Бога благодари, что поздно родился! Однако я тоже не прав — начал говорить, так надо бы с начала. А вышло — с середины. Дело как было? Пал Григорьич Заторный в те годы в большой силе был. Член ПБ, поговаривали — кандидат в генсеки. Держал себя, должен сказать, вольно. Такого, что он творил, мало кто себе позволял, даже из ближнего круга. Ну ладно — наше дело в ту пору было наблюдать и помалкивать. Словом, был Загорный крут, а сынок — Димка — не в отца пошел. Такой, знаешь, истеричный хлюпик, капризный, избалованный.

Одно слово — мажор. И вот этот Димка — не иначе бес попутал! — влюбился в однокурсницу, генерала Щербакова дочку. Галину. Влюбляться там, на мой вкус, было не во что. Мелкая крыска, бесцветная, тихая — глаз не поднимет, слова не скажет. Хотя понять девчонку можно. В семье у генерала беда, можно сказать, с войны прописалась. Жена после немецкого плена не в себе — вся семья вокруг нее пляшет, в клинику не сдают. Самого генерала к тому же в душе обида гложет — с его-то заслугами в академии обретаться. И все из-за жены, между прочим.