Антихрист - [39]

Конечно, мы готовы признать, что в этой вековой попытке, которая была сделана римлянами и евреями, чтобы ужиться вместе, и которая закончилась столь страшным разрывом, ошибки совершались с обеих сторон. Многие из прокураторов были людьми бесчестными; другие были грубы, жестоки и позволяли себе выходить из терпения по отношению к религии, которая их раздражала и великой будущности которой они не могли понять. Нужно было обладать всеми совершенствами, чтобы не раздражаться на этот дух, ограниченный, высокомерный, враждебный греческой и римской цивилизациям, враждебный ко всему остальному человеческому роду, приписываемый всеми поверхностными наблюдателями еврею, как его основная сущность. Сверх того, что иное мог думать правитель о своих подвластных, вечно занятых обвинениями его перед лицом императора да составлением против него интриг, даже когда он был совершенно прав? На чьей стороне были первые несправедливости в великой ненависти, существующей в течение свыше двух тысяч лет между еврейской расой и остальным миром? Такого вопроса и ставить нельзя. В такого рода явлениях каждый факт есть результат действия и реакции, причина и результат. Эти обособления, цепи гетто, особые костюмы — конечно, акты несправедливые; но кто первый пожелал их? Тот, кто считал себя оскверненным соприкосновением с язычниками, тот, кто искал для себя обособления, старался создать отдельное общество. Фанатизм создавал цепи, а цепи удваивали фанатизм. Ненависть порождает ненависть, и нет другого способа выйти из этого заколдованного круга, как уничтожить самую причину ненависти, эти оскорбительные обособления, которых на первых порах желает и ищет каждая секта и которые впоследствии становятся их позором. По отношению к иудаизму современная Франция решила вопрос. Уничтожив все законные преграды, окружавшие израильтянина, она отняла у иудаизма его узкий и исключительный дух, — я говорю об его обрядностях и обособленности, — так что еврейская семья, переселившаяся в Париж, через одно-два поколения почти перестает вести еврейский образ жизни.

Было бы несправедливо упрекать римлян I века за то, что они не действовали таким образом. Между Римской империей и ортодоксальным иудаизмом существовал абсолютный антагонизм. Дерзкими, агрессивными, задирчивыми чаще всего были сами евреи. Идея общего права, которую римляне приносили с собой в зародыше, была антипатична строгим последователям Торы. Их духовные требования находились в полном противоречии с чисто человеческим обществом, без всякой примеси теократии, каким было римское. Рим основывал Государство; иудейство основывало Церковь. Рим создавал правительство светское, рациональное; евреи учреждали царство Божие. Неизбежна была борьба между этой узкой, но плодотворной теократией и самым абсолютистским светским Государством, какое когда-либо существовало. У евреев был свой закон, основанный на совершенно иных началах, нежели римское право, и по существу с этим правом непримиримый. Прежде чем они не были жестоко обузданы, евреи не могли удовлетвориться обыкновенной терпимостью, так как они были убеждены, что им принадлежат словеса вечности, тайна конституции праведного града. Они были в таком же положении, как современные мусульмане в Алжире. Наше общество, при всем своем бесконечном превосходстве, внушает им только отвращение. Их богооткровенный закон, гражданский и религиозный в одно и то же время, наполняет их гордостью и делает их неспособными к усвоению философского законодательства, основанного на простом изучении взаимных отношений между людьми. Прибавьте к этому глубокое невежество, которое препятствует фанатическим сектам отдавать себе отчет относительно сил цивилизованного мира и ослепляет их в отношении исхода той войны, в которую они легкомысленно вступают.

Одно обстоятельство в значительной степени поддерживало в Иудее постоянную вражду против империи, а именно, что евреи не принимали участия в военной службе. Повсюду легионы составлялись из среды местного населения, и, таким образом, при помощи ничтожных по численности армий римляне держали в своих руках огромные области. Римский воин и местные жители оказывались соотечественниками. В Иудее было не так. Легионы, занимавшие страну, набирались по большей части в Кесарее и Себасте, городах, находившихся в антагонизме с иудаизмом. Отсюда была полнейшая невозможность соглашения между армией и народом. Римские силы были в Иерусалиме заперты в своих укреплениях и находились как бы в непрерывном осадном положении.

Впрочем, не следует думать, что чувства различных отделов еврейского мира по отношению к римлянам были всюду одни и те же. Если исключить таких светских деятелей, как Тиверий Александр, которые сделались индифферентными к старому культу и на которых единоверцы смотрели как на ренегатов, весь мир смотрел на чужеземных завоевателей неодобрительно, но не все были готовы довести дело до восстания. В этом отношении в Иерусалиме можно было различать четыре или пять партий.

Во-первых, партий саддукеев и иродиан, остатки дома Ирода и его клиентелы, крупные фамилии Анны и Воетуса, в руках которых находился сан первосвященника; мир эпикурейцев и неверующих сластолюбцев, презираемых народом за их гордость, за недостаток у них набожности, за их богатства; это была партия по существу консервативная, которая видела гарантию своих привилегий в римской оккупации и хотя и не любила римлян, но сильно противилась революции.