Антихрист - [27]

— Ничего нет, Михаил Степанович, — вчера последнее на отпускные отдали.

Директор внезапно треснул со всей силы кулаком по столу и сдавленным голосом сквозь зубы сказал:

— Доработались… У него осталась одна дочь. Девчонке двадцать четыре, что она может. Оплатить! По безналичному. Как хотите, но чтоб все было оплачено, если будет что не так, как надо, голову снесу. Ясно?

— Ясно, — сказал зам, вставая.

— Все, свободен. — Зам вышел. — Семь тысяч человек на заводе. Доработались, похоронить человека не можем. — И директор вдруг неожиданно для себя грубо выругался.

Аллеин понял, что этот человек и так сделает для Наташи все, что возможно, сделает и без его участия.

На заводе уже знали, что умер бывший главный инженер ведущего цеха Петров. Новость моментально разнеслась по заводу. Люди собирались группами, и к теме о возможных сокращениях и бессрочных отпусках добавилась и эта. Наверное, весть о смерти главного специалиста ведущего цеха была катализатором для побуждения всеобщего действия: «Ну вот и Петров умер», — останавливались люди, сообщая друг другу новость. «Пошли к начальству, — говорили они, нарушая все инструкции, которые за долгие годы работы на сверхсекретном ядерном производстве были вызубрены надежнее, чем когда-то знали „Отче наш“ и которые никогда под страхом немедленного увольнения не нарушались, — что они там думают? Пошли!» И шли к начальникам цехов.

«Нам нужна ясность, — говорили рабочие, — хватит темнить, сколько можно!» На планерке, выслушав, что говорят начальники цехов, директор сказал:

— Мне сказать людям нечего. Нечего! Идите и объясняйте что-нибудь. Вон Сидоров, — показал на главного экономиста, — Сидоров пусть объяснит ситуацию с цифрами, датами и фактами.

— А выводы? — спросил обеспокоенный Сидоров.

— А выводы пусть делает Господь Бог! А я не хочу делать выводы, буду сидеть в этом кабинете и ждать, пока взорвемся. Все, закончили.

К обеду на заводе сформировалась делегация к Петрову. Узнав, что кого-то отпустили, другие говорили: «А я чего, а почему не я?» Что-то будто нарушилось в механизме завода, и теперь этот механизм работал бессмысленно и вхолостую, выбрасывая искры человеческих эмоций.

— А ну вас на… Я тоже пошел.

— Куда?

— Куда-куда, на похороны, вот куда. Хоронить пошел! — возмущался лысый толстоухий аппаратчик. — Осточертело все.

— А кто работать будет?!

— Пусть Ванька работает, он молодой, а я наработался уже, хватит.

В общем, кончилось тем, что добрая четверть смены и половина управления к обеду правдами и неправдами, побросав работу, уехали с завода. «Так ведь похороны-то послезавтра, послезавтра организованно и пойдем». «А мы и послезавтра сходим», — отвечали люди.

Творилось что-то совершенно невообразимое. Ситуацию удалось взять под контроль, лишь с трудом собрав дежурную смену.

Директор отказался от поездки по объектам, он сидел в кабинете и никого не принимал.

3

Дверь в квартиру Петровых была настежь открыта, и в нее почти непрерывным потоком, не толкаясь и не мешая друг другу входили и выходили люди. Лица людей были сосредоточенными и печальными, голосов не было слышно, была слышна только поступь шагов.

У гроба, накинув на голову черную ажурную накидку, стояла Наташа. Как только пошли люди, она стала к гробу и стояла до вечера, пока не ушел последний человек. Она смотрела в проем входной двери, не отвечая на приветствия и кивки, впрочем, люди, то ли чувствуя, то ли понимая, что Наташа никого не слушает и слышать не хочет, ничего и не говорили, а просто подходили к гробу, смотрели на покойника, потом на Наташу и отходили, уступив место идущим вслед.

Наташино лицо было бледным, краски будто сошли с него, но оно было спокойно и прекрасно. Его нежные и правильные, будто вылепленные великим скульптором черты не были омрачены тенью грусти или тем более скорби. Казалось, что она о чем-то думает. Она не вызывала жалости. Люди, посмотрев на нее, уходили, чувствуя, что у них в душе что-то происходит, и тяжелое ощущение от вида покойника стиралось другим ощущением, сравнимым разве что с ощущением ребенка, который долго, до изнеможения кричал и которого ласково пожалела мать.

Светлана тоже была в комнате. «Наваждение какое-то, — думала она, — вроде и не похороны, а вернисаж какой-то».

Женщины говорили: «Ну кто бы мог подумать, что у него такая дочь». «Да, она очень сильно изменилась», — соглашались другие.

4

Когда похоронный ритуал уже подходил к концу и стали заколачивать крышку гроба, Наташа увидела подъезжающую черную «Волгу». Из нее вышел Светин отец.

«Опоздал, опять опоздал», — думал директор. Он подошел к гробу и опустил голову. Рабочие, перестав заколачивать гвозди, посмотрели на Наташу. Директор положил руку на крышку гроба и почувствовал странное волнение, подобное тому, какое он чувствовал в юности, когда ждешь чего-то долго, и вот это, ожидаемое, начинает осуществляться. «А что же начинает осуществляться?» — спросил было у себя директор, но тут же прогнал эту странную мысль.

Директор, не поднимая головы и ни на кого не глядя, начал тихо говорить. Надо сказать, говорить директор не любил, и подчиненные знали, что заставить его лишний раз выступить где-нибудь — не добьешься. Для этого нужны были совершенно особенные причины. Установилась такая тишина, что было слышно, как ветер шумит в верхушке сосны, печально и одиноко росшей недалеко от могильной ямы.